Цвет папоротника - [13]

Валентин ломал голову над его домашними заданиями, отремонтировал ракетную установку, научил Сержа нескольким приемам самбо и разговаривал с ним на равных. Перед расставанием Серж повис у него на руке, потом полез за диван и принес свои самые дорогие сокровища, которые не показывал никому, даже матери. Там были: линзы, ножик, часовой механизм, несколько страшных жуков, марки и ветхий царский рубль. Марина сказала, что на него Серж когда-то собирался купить себе отца.

Такова в общих чертах была суть тайны Голубых озер. Возможно, некоторые технические подробности я передаю не совсем точно, но за самую суть ручаюсь.

Чистота в Валентиновой вылизанной квартире приобрела какой-то новый характер. Это была чистота накануне праздника. Марина обещала приехать на Новый год. Валентин, оседлав костыль, прыгал по комнате, таская за собой журнальный столик, которому никак не находилось места. Диван переехал под окно, а потом снова в нишу. На двери туалета он пристроил хромированные в лаборатории буковки «Туалет», а на ванной — «Ванна». Перекрасил в желтый веселый цвет панели на кухне. Позвал меня и заставил выполнять роль ватерпаса, когда вешал на стены метровые фотографии на тему: «Валентин и Париж», «Валентин и Кэмбридж». Потом поглубже спрятал фото типа «Валентин и гуси». Родом он был из села на Ворскле, но давно натурализовался в городе и не любил вспоминать о прошлом. Видно, намерения у него были серьезные.

Каждый день он получал от нее письма. Коротенькие, самоироничные писульки. Как, провожая сына в школу, не удержалась и, словно девочка, начала прыгать по меловым классикам. Как на днях проехала в метро свою остановку, потому что думала… О ком же это она думала? И опоздала на работу, но толстяк начальник, внимательно оглядев ее, только хмыкнул, а в конце дня осторожно спросил, что она делает вечером. У них холодища. И чем больше она думает, как бы у нее не покраснел нос, тем больше он синеет. А однажды у магазина «Океан» ей показалось, что она увидела его, Валентина, мужественную спину, которая, однако, тут же растаяла в воздухе.

Валентин летал на своем костыле, словно баба-яга на помеле, а утром просил меня забежать на почту и бросить ответ. Расспрашивал мою жену, правда ли есть в нем что-то такое, не верил ей и украдкой вертелся перед зеркалом. Он страшно запаниковал, весь почернел, когда один день не было письма. Зато на следующий — пришло два. Она жаловалась на свой аллергический румянец, который подруги называют девичьим, смеясь при этом прокуренными голосами. Они советовали ей писать через день, чтоб не очень задавался, но она не может. У нее, наверное, повышенное давление, потому что в ушах звенит, словно провода под напряжением. И никого не хочется видеть, всем отвечает невпопад, за что вызвала немилость начальства.

Валентин, разрабатывая у стены свою ногу, говорил об ответственности и о том, как непросто менять в таком возрасте привычки, что его пунктуальность может показаться кому-то занудливостью, и спрашивал, что я ему посоветую. Я отвечал, что в таких случаях каждый сам себе советчик.

В ее письмах появилась новая тема. Пусть он ничего такого не думает, она умеет уважать чужой образ жизни, ценит чужие привычки. Как и свои. Что никогда не променяет свою, добытую такой ценой независимость на кухонную дисциплину, и они останутся навсегда только добрыми друзьями. И это вполне приемлемый вариант.

Валентин дрожащими руками развертывал очередное письмо, с мукой в голосе говорил мне:

— Ты только подумай, что она пишет, — и прятал подбородок в грубый свитер.

Серж всем ее знакомым теперь с гордостью демонстрировал отремонтированную Валентином ракетную установку. При этом он говорил… Но что он говорил, она никому не расскажет. Между прочим, ее сынуля разобрал на диоды транзисторный приемник и заявил, что соберет из него робота, чтобы помогал маме.

Гипс сняли, и Валентин начал томиться в своей квартире, часто звонил в институт и интересовался, как продвигается работа, злился и проклинал свой бюллетень.

Марина сообщала, что ее мама тяжело заболела, внезапно теряет сознание от остеохондроза, поэтому и шагу без нее ступить не может, и ничто не помогает — даже «стекловидное тело». Серж за это время совершенно отбился от рук. А в конце замечала, что ее гнетут недобрые предчувствия, у нее депрессия, но размагничиваться нельзя, потому что она тут столп, опора. И как трудно порой бывает без близкого человека.

Валентин тихо паниковал от этой сумятицы чужих проблем и заметно погрустнел.

Потом Марина написала, что матери стало легче и они принялись менять однокомнатные, свою и мамину, квартиры на двухкомнатную — так будет удобнее. В Москве трескучие морозы, отопление в их доме работает плохо. Сын по ночам мерзнет, и она берет его к себе в постель. Писала, что напрасно он так настаивает на ее визите, и было бы лучше, чтобы эта романтическая история так и осталась красивым эпизодом, потому что будни такие серые, скучные, тоскливые, с пертусином и каплями в нос, с магазинными котлетами и молочными бутылками, и некогда поднять голову.

Наконец Валентин вышел на работу. По плану тему нужно было завершить в четвертом квартале, и он впрягся в дела, как вол. Ему крайне необходим был положительный результат, ибо от этого зависела его дальнейшая карьера, да и вся жизнь. А подчиненные в его отсутствие приучились трижды на день пить чай и даже сервиз для этого купили. Он задерживался в лаборатории допоздна. Обессиленный, выпотрошенный лихорадочной гонкой, домой приходил лишь ночевать, не имел ни минутки на почтовый роман и отвечал ей лишь изредка, по инерции.