Цвет ненависти - [9]
Тейлор. Подойди ко мне, девочка. Я хочу показать тебе две семейные реликвии Тейлоров, о которых ты ничего еще не знаешь. (Открывает узкий шкаф, достает из него винчестер с разбитым, поцарапанным прикладом и клубок белой веревки.) С этим винчестером твой прадед Абрахам Тейлор два часа отстреливался от дюжины аборигенов, которые явились к нему улаживать земельные разногласия.
Лаура. Разногласия или разбой? Мой прадед обманом захватил у аборигенов самый плодородный земельный клин в этой долине.
Тейлор. На этом куске земли стоит теперь дом, в котором ты родилась. Ты предпочла бы, чтобы здесь и поныне горели костры каннибалов?
Пауза.
Что касается этой веревки… На ней повесился Роберт, мой муж, твой отец.
Лаура (шепотом). Ты говорила, что он утонул на охоте в Замбези?
Тейлор (твердо). Он повесился. Твой отец был очень красив, образован и добросердечен. Увы, это был слабый человек, игрушка собственных страстей. Дни напролет он пьянствовал, ночи проводил в игорных притонах, где якшался со всякой швалью. Часто его привозили домой избитого, раздетого, обобранного до нитки… Сначала я боролась за душу этого человека, потом смирилась, привыкла. С головой ушла в дела и материнские заботы. Я была счастливой матерью и научилась довольствоваться этим. Ты, девочка, всегда была мне утешением… Но однажды Роберт за неделю просадил свою долю наследства и пай своего покойного дядюшки. Наконец, я услышала, что он проиграл наши золотые прииски в Трансваале. В тот день он явился домой на рассвете, стал на колени у твоей колыбели и заплакал… Я подала ему лист бумаги и перо. Твой отец написал, что на его личном счету нет ни фунта. Что все наличное состояние семьи – собственность его супруги Айрин Тейлор. Подпись и дата были заверены по всей форме. После этого прихватил в библиотеке вот этот пеньковый шнур и ушел к себе наверх… Надо признать, в последние часы своей жизни он показал себя достойным мужчиной, супругом и отцом. Он понимал, что не может оставить свою жену и дочь нищими.
Лаура. Почему ты решила рассказать мне об этом именно теперь?
Тейлор. Чтобы ты поняла: хоть раз в жизни человек обязан чувствовать ответственность не только за себя, но и за своих близких!
Лаура. Что я должна делать? Вешаться?
Тейлор. Вот уже несколько недель я лично, мои друзья, моя фирма являемся объектами грязного шантажа. Нам угрожают разоблачениями, которые оттолкнут от нас всю зарубежную клиентуру, поставят под вопрос деловое реноме фирмы…
Лаура. Какое реноме?… Как ты можешь сейчас связывать одно с другим?… Рядом умирает человек, мой муж, которого я вручила твоему милосердию… Мама, не пугай меня!
Тейлор. Речь идет кое о чем, что дороже жизни даже самого близкого человека. Речь идет о чести семьи Тейлоров. За двести лет на репутации этой семьи не было ни одного пятна. Я только женщина. Но раз уж так случилось, что мне суждено… Я не колеблясь отдала бы собственную жизнь!
Лаура (сдерживая рыдания). Мама, распорядись начать операцию!
Тейлор. Разумеется! Я должна как можно быстрее воскресить тигра, который немедленно вцепится мне в горло.
Лаура. Томас этого не сделает.
Тейлор. Он только что сам сказал об этом Курту.
Лаура. Сам сказал?
Тейлор. Курт просил его дать слово, что документы голубой папки, где бы они ни находились, не будут использованы во вред фирме. Только слово! Можно ли быть снисходительнее?… Но твой муж отверг все условия.
Лаура. Затеять постыдный торг с человеком, который находится на краю могилы?… Ты – чудовище! Я начинаю верить в твою вину в ченторской катастрофе…
Тейлор. Моя вина? Разве я заставляла кого-то рисковать, а сама пряталась за чужие спины?… Нет, я рисковала на равных! Может быть, я сама не пострадала в тот страшный день? (Поднимает со лба густые пряди волос, открывает широкий белый шрам, идущий от виска к виску.) Вот следы металлической балки, обрушившейся на меня. Я была в пяти милях от плотины, когда она рухнула. После этого на нас посыпались камни… Мой верный Курт, сам теряя сознание, вынес меня на руках из этого ада.
Лаура. Однако ты жива. А те – они погибли.
Тейлор. Не знаю, что страшнее, потерять жизнь или лицо. Я поклялась тогда в больнице: если лицо мое будет обезображено, я покончу с собой. Только чудом все обошлось. Но ужас этот всегда со мной. Как и заповедь семейной чести Тейлоров!
Лаура. О какой семейной чести толкуешь ты мне целый час? Ты, наследница беглых каторжников и пиратов, явившихся на эту землю с оружием, промышлявших тут подлогами, шантажом и прямым разбоем?…
Тейлор. Ах, вот как? Ты вернулась в родительский дом, чтобы оплевать его святыни?… Что ж, изволь! Изволь тогда выслушать и тех, кто думает о таких вещах иначе! Земля эта до прихода сюда европейцев была дикой, первобытной пустыней, прибежищем полуобезьян, пожиравших друг друга. Это отцы пилигримы принесли сюда светоч христианства.
Лаура. Ну конечно, кто же этого не знает?… Трансвааль, буры, отцы пилигримы, знамя независимости. При одном упоминании об этом у африканеров должны наворачиваться слезы на глаза. Перед всем этим я должна была преклонять колени раньше, чем научилась читать. К сожалению, у этой гордой истории есть прескверное продолжение. Вчерашние гонимые стали гонителями. Вчерашние свободолюбцы учинили самый бесчеловечный режим на континенте. Едва обретя свободу, они заковали в цепи аборигенов, подлинных хозяев этой земли!
