Цвет черёмухи - [20]

— Это пахомовское платье! — вспомнила Лена Усольцева. — Точно-точно!

И тут все наперебой стали вспоминать, какая была свадьба у Пахомовых и как наутро всю семью нашли мёртвыми. Выяснилось, что пили они привезенный спирт, а спирт оказался не питьевым! В живых осталась только старуха, которая не пила.

И вот подвенечное платье оказалось у Розы. Старуха раздала вещи умерших. Люди, особенно кто победнее, брали охотно. Роза взяла себе белое кружевное платье, обрезала его до колен и стала носить.

— Зимой она ходит в ватных брюках и телогрейке, — тихо, одному Сомову, сказала Надя.

От этих разговоров Бляхин беспокойно ерзал на табуретке и часто глядел в окно. Цыпин это приметил.

— Семён, тебе надо подкрепиться! Иначе Яшку не одолеешь!

Рассказали и о Яшке-паромщике. Это был старый, совершенно спившийся человек. Рядом с паромом стоит будка, в которой он живёт. Когда приходила Роза, она тоже жила в этой будке. И если Яшка гнал её, она шла ночевать на паром.

— А где её родители? — спросил Сомов.

— Нету у неё родителей, — тихо ответил Бляхин. — Её подбросили в Линьках. Никто её не брал, а после одна женщина взяла. Её кто-то из города привёз. Потом эта женщина, я слыхал, померла. Так вот Роза и живёт — где накормят, где оденут.

— Как много несчастных… — сказала Надя. — Я раньше это не очень видела, а теперь вижу.

— Всё это от водки! — строго заключила Лена. Усольцев вдруг побагровел.

— А ты всё знаешь, да? Ты всё пережила, да? А может, от электричества?!

— Чего ты завёлся? — сделала круглые глаза Лена.

— Да то! Несёшь чушь. Ни милосердия в тебе, ни… Вообще ни черта!

— Вот это дал! — восхищенно сказал Цыпин.

Лена молчала растерянно, и было видно, как она собирается с ответом.

— Милосердие исчезает… — сказала Надя. — Оно исчезает потому, что о нём почему-то не говорят. Вот вы, Цыпин, вы доктор, а смеётесь над больной. Значит, никакой вы не доктор.

— Знаешь, Наденька, ты много на себя берёшь! — вскинулась жена Цыпина.

— Я не смеюсь! Я шучу, — сказал Цыпин. — Это другое дело.

— Что это ты оправдываешься? — строго урезонила его Рита.

— Я?! Я не оправдываюсь!

— Егор Петрович, вам, наверное, скучно среди нас? — тихо спросил побледневший Усольцев.

— Нет…

— Я вижу, что скучно. Мне скучно! А вам тем более. Там, у вас в Москве, большая жизнь! Не говорите и не доказывайте нам, что она такая же, как у нас! Нет! Мы здесь сдавлены, скучны! Говорим чёрт-те о чём… Нам Блока заменяет Бляхин. Не сердитесь, Семён! Это я так…

— А что же ты хочешь? — вскочил Цыпин. — Тебе не нравится, ты руль поверни и кати в город. А лично я! Закончится моя отработка — и аривидерчи!

— Ты городской, а я деревенский. — Усольцев уже не мог сидеть и выскочил на середину. — Мне тут надо. В городе-то я вообще пугалом буду. Если честно, конечно, хватка у нас есть, а зачем она? Что я там буду защищать?

— А тут? — спросила его быстро Рита. — Тут-то ты кого защищаешь?

— Тут я себя защищаю. Того защищаю, который маленький во мне! Я вот в прошлый раз с Надей тут спорил…

— Чокнулись они на ней! — вырвалось вдруг у Лены. Надя вспыхнула. И тут случилось неожиданное. В комнату

вошла Катя в струящемся с нежно-лиловыми цветами платье, в босоножках на высоком каблуке. На шее был повязан

сиреневый платочек. Она вошла, несмело улыбнулась как-то всем и никому.

— Извините, что побеспокоила… Сомов вскочил:

— Проходи, садись.

— Спасибо. — Катя прошла под взглядами всех.

От её длинных и сильных ног, от её тела веяло силой и здоровьем. Она села рядом с Надей и взяла её руки в свои. Впервые Сомов увидел их вместе. И если Катя была хороша какой-то стихийной, диковатой красотой, то Надя была прекрасна классически. Это сразу понял Сомов, как только они оказались вместе.

— Две грации! — воскликнул Цыпин. Катя повернулась к Сомову:

— Там девушка одна… Если можно, я приглашу её? Её знают.

— Кто такая? — заинтересовалась Рита.

— Да кто? — воскликнула Лена. — Будто не знаешь? Роз-ка, конечно! Розка всегда ошивается около Надьки!

Сомова раздражала эта хамоватая Лена. Он видел, как страдал от поведения жены Усольцев, но это настраивало Сомова и против него.

— Позови, конечно…

Но звать не пришлось. В комнату вошла Лукерья, а рядом с ней девушка лет восемнадцати с белым, без кровинки лицом, на котором болезненно кривились крашеные губы. Глаза у неё были разного цвета. Один темный, другой зеленовато-серый. Волосы — как лён. В белом застиранном платье, кедах — она походила на девочку-подростка, которую неожиданно вытолкнули на сцену. "А ведь она по-своему красива", — подумал Сомов. Роза поискала глазами, увидела Надю и, совершенно не меняя выражения на лице, подошла к ней.

— Я тебя во сне видела! — Голос у неё оказался низкий, будто простуженный. — Ты чё? Мужика любишь? Я его во сне видела. — Она вдруг в упор посмотрела на Сомова. — Во! Его любишь! — Роза широко улыбнулась. Зубы у неё были ослепительно белые. — Ты чё там сидишь? Иди сюда! Меня Катька привела. Я тебя искала, а Катька привела. Катька, дай мне духов, что раньше давала!

— Дам. Приходи, дам. Роза взяла табурет.

— Пойду сяду… — И села рядом с Бляхиным. — Я у Яшки живу. Я у тебя жить не буду. У тебя мать дерётся!