Цвет боли: белый - [8]

Я бы его… положила сначала на живот. У Ларса очень красивое тело — сильное, мускулистое, пропорциональное. И волос на теле немного, я не люблю волосатых как гориллы мужчин, хотя Бритт утверждает, что они самые страстные (интересно, с чьих слов, собственного разностороннего опыта у моей подруги нет, это я знаю точно).

Некоторое время представляла, как изучаю каждую мышцу сильной спины, провожу пальцами по позвоночнику…

Интересно, он чувствует, что я делаю мысленно? Должен чувствовать.

Тогда почему не звонит? Ах да, я же выключила телефон!

Ничего, потерпит до утра. Может, мне мысленно перевернуть его на спину? Пожалуй, так еще лучше. Квадратики брюшного пресса у Ларса великолепны, это я помню с первого дня, как увидела в замке — принеся меня на руках с подвернутой во время пробежки ногой, Ларс после горячего душа в одних джинсах и без футболки пришел узнать, как моя нога. М‑м‑м… какая это была красота!.. Почему была, он и сейчас умопомрачительно хорош. И всегда будет таковым.

Я чуть упустила мысленную инициативу и тут же почувствовала, что уже не я его мысленно разглядываю, а он меня. Даже вот так — на расстоянии — Ларс имеет надо мной абсолютную власть. Захочет и разденет, что в мыслях, что наяву. Чуть покрутившись, я решила, что лучше уж наяву…

Как провалилась в сон, не помню.

Всю ночь мне снилась погоня. Я удирала от… Ларса. Самого Ларса не видела, даже голоса не слышала, но точно знала, что бегу от него. Бесконечно поворачивала за углы, убеждалась, что впереди тупик, и еще раз поворачивала, снова видела впереди тупик… тупики это плохо, независимо от толкования снов.

Очнувшись от сна, в котором так и не смогла никуда убежать, долго размышляла, пытаясь понять, стоит ли звонить. Может, с ним что‑то случилось?

У меня явное раздвоение личности. Пусть психологи (или раздвоениями занимаются психиатры?) утверждают, что при этом в человеке живут как бы две личности и то одна, то другая попеременно захватывают его сознание, потому сознание одной ипостаси не помнит, что творила вторая.

Но у меня особый вид раздвоения, я все помню и все понимаю, просто внутри существуют две Линн, одна из которых относится ко всему, связанному с Ларсом Юханссоном, крайне скептически и то и дело напоминает, что в Оксфорде (всего‑то час езды от аэропорта Лондона) живет красивая и успешная женщина, настоящий профессор Джейн Уолтер, и с этой суперуспешной красавицей у Ларса какие‑то дела (какие могут быть дела у красавца с красавицей?). Вторая ноет, потому что влюблена в Ларса по уши и готова на все, чтобы его вернуть (кстати, считается, что он никуда не уходил, а напротив, переехал в квартиру Лукаса, чтобы быть рядом со мной).

Первая критична, у нее на любое нытье есть замечание. Ларс переехал к нам? Почему бы нет, у него просто комплекс вины передо мной, я попала в банду по милости его друзей и случайно осталась жива. Ну хорошо, бывших друзей, но ведь не друзей же Бритт, например.

Джейн приезжала ко мне объяснять, что у них с Ларсом ничего нет и быть не могло? Может, она боится, чтобы я не пожаловалась ее мужу (может, правда пожаловаться?).

Первая Линн требовала выбросить из головы все эти глупости и Ларса заодно. Эта Линн твердая, как скала, она давно напоминала, что пора снова заняться бегом по утрам и прекратить есть булочки во время фики трижды в день. Она много о чем напоминала, например, о долгах в университете, которые мне, даже как героине борьбы с преступностью, вечно прощать не будут. О том, что помимо Ларса полным‑полно красивых сероглазых парней, которые, кстати, прохода не дают, словно чувствуя, что они мне больше не нужны (прямо в соответствии с наставлениями из книги Шерри Ардов «Как стать настоящей стервой»).

Вторая Линн не размазня, но нытик. Она выдумывает разные оправдания Ларсу и себе тоже. Не бегаю по утрам? Но мне пока нельзя. А булочек Бритт ест больше меня. И Джейн Уолтер действительно прилетала, чтобы поговорить со мной, пока Ларс был в Оксфорде. Мне показалось, что она не лгала, когда говорила, что они только друзья. И он, правда, переехал к нам, хотя никто не только не заставлял, но и не приглашал.

А то, что улетел в Лондон, даже не попрощавшись, так, может, это на заседание винного клуба Оксфордского университета? Вот вернется и все расскажет, ему было просто некогда. А что до сегодняшнего дня ни разу не поцеловал после моего плена, так я сама не позволяла.

Я понимала как ущербность оправданий второй Линн, так и излишнюю жесткость первой. Легче от этого понимания не становилось. Когда глаза Ларса смотрели на меня, оживала вторая, когда его не было рядом — верх брала первая.

Удивительно, но Бритт не требовала «покончить в этим безобразием», напротив, горой стояла за Ларса, утверждая, что он меня любит, любит, любит!

Хороша любовь — он в Лондоне со своей Джейн (ну не с Джейн, так с кем‑то другим), а я в одиночестве в Стокгольме (ну не в одиночестве, но без Ларса же).

Первая Линн одержала верх без видимых усилий, сказалась обида. Я твердо решила стать успешной, даже успешнее профессора Джейн Уолтер, красивой (да‑да, это тоже возможно!) и стройной, начав бегать по утрам и прекратив есть булочки, а кофе пить без сахара. Или вообще его не пить, чтобы не портить цвет эмали зубов. Вот!