Цвет боли: белый - [14]

— София? Тихая, незаметная… Ставит капельницы. Следит за общим состоянием, если что‑то сложное, немедленно вызывает дежурных… Интенсивной терапией не занимается, скорее теми, кто окончательно идет на поправку или ожидает очереди на операцию. Большой квалификации не требуется, но у нее и не может быть, деревенская медсестра из Косово…

Их разговор прервало появление инспектора Дага Вангера. Даг Янссону всегда был симпатичен, хотя между инспекторами разница в десять лет. Вангер раскрывал самые сложные и запутанные дела, но и Мартин тоже, потому начальник отдела убийств Микаэль Бергман ценил обоих.

— Даг? Что привело тебя в эти стены?

Вангер вздохнул:

— Оставшийся в живых при разгроме банды преступник ждал операции и вдруг умер. У патологоанатомов странное заключение — в капельницу вместо раствора попал воздух. Вот пришел выяснить, кто именно дежурил и как может в систему внутривенного введения лекарств попасть воздух. Я всегда считал, что они безопасны.

— Н‑никак… — с запинкой произнесла блондинка с симпатичными ямочками на щеках.

— Тогда что случилось с Улофом Микаэльссоном? Умер он от…

Следующее слово они произнесли одновременно с Мартином:

— …аэроэмболии!

Даг с удивлением повернулся к Янссону:

— А ты откуда знаешь?

Но тот впился взглядом в старшую медсестру:

— Кто дежурил… когда там умер этот пациент?

— На посту была София Иванич… Но ничего страшного, она только сняла капельницу… О, боже! Нет, в систему не мог попасть воздух, даже если капельницу не сняли. Или не так много, это неопасно для жизни…

Вангер с изумлением смотрел на Мартина:

— Что еще случилось?

Янссон сделал знак подождать и снова обратился к медсестре:

— Кто еще имел доступ в палату Улофа Микаэльссона?

— Я… никто… там охрана… была… — Ямочки со щек все же исчезли, в глазах растерянность, губы дрожат, после каждого слова пауза. — София через пятнадцать минут придет на свою смену… у нее спросим… Она никогда не опаздывала.

— Не придет. София Иванич убита таким же способом. Ей ввели двадцать кубиков воздуха в сонную артерию. И она вовсе не София Иванич, это Эмма Грюттен, женщина из Брекке.

При последних словах медсестре явно полегчало, она даже перевела дух:

— Нет, это ошибка. София точно из Косово. Она рассказывала о том, как падали бомбы, одна из таких разрушила их дом… У нее погиб маленький сынишка…

— Мартин, — возмутился Даг, — ты можешь толком объяснить, что произошло с этой Софией или Эммой, как там ее?

— Эмма Грюттен была обнаружена у себя дома мертвой вчера утром. Ее сначала напоили снотворным, потом вкололи воздух, а потом имитировали убийство при ограблении. Брать в квартире нечего, кроме того, она кому‑то мстила. Какому‑то врачу, по вине которого на операционном столе погиб ее сынишка.

— При чем здесь София? — слабо пискнула со своего места медсестра.

— В одной квартире словно жили две близняшки, обе медсестры, работавшие одна у вас, вторая в Южном госпитале — София Иванич и Эмма Грюттен. Я, пожалуй, поверю в раздвоение личности, если вторая появится сегодня на дежурстве.

Конечно, София Иванич не появилась. Медсестра, лишившаяся своих ямочек на щеках, пыталась еще что‑то возражать, но потом сникла. Дело в том, что охранник, бывший на посту у палаты Микаэльссона, уверенно заявил, что последней в нее входила именно Иванич, сняла капельницу и заверила, что пациент будет спать до утра. Мало того, немного погодя девушку саму отпустили домой, ей было явно не по себе, ее била дрожь, даже поднялась температура. Софии сделали укол и отправили отдыхать, она обещала, что если до дежурства не придет в себя, то обязательно позвонит. Не позвонила, значит, все в порядке.

— Или наоборот? Почему вы не позвонили сами?

— Я звонила! — со слезами на глазах и в голосе возражала медсестра, под началом которой работала Иванич. — Но ее телефон был вне зоны действия сети. Я даже поставила на этот пост другую…

Вангер подозрительно поинтересовался:

— Как давно София работала в вашем отделении?

— Это было третье дежурство…

— И вы утверждаете, что хорошо знали человека?!

— Но она раньше работала в детском отделении. Я там ее видела, у меня под ее присмотром неделю лежал внук.

— А почему сюда перешла?

— Сказала, что дети напоминают ей собственного погибшего малыша. У нее ведь сын погиб под бомбами.

— Ее сын умер на операционном столе. У малыша был серьезный порок сердца. И Эмма разыскивала врача, которого винила в неудачной операции.

— Но как же Косово?! — слезы в голосе уже были готовы излиться из глаз. Женщину душило отчаяние, вопреки фактам она категорически не желала верить в то, что любимый внук находился во власти непонятно кого. — Она хорошая женщина!

— Возможно. Только с двойными документами. Нужно еще выяснить, откуда у нее эти документы. Кстати, что там она рассказывала о падающих бомбах?

— Говорила, что их дом разбомбили, что сынишка погиб, она его похоронила и была вынуждена бежать.

— Когда это было?

— Не знаю… перед Новым годом… София, — женщина упрямо мотнула головой, — София рассказывала, что Новый год встречала в Стокгольме одна и ее некому утешить, а ведь был как раз месяц со дня гибели сынишки.