Цурюк - [10]

— Как я и думал. Никаких русалок, значит… Видимость одна.

— По вере твоей да воздастся! — с этими словами Левин нырнул из дверей ментовки за ближайшие кусты. Ряса путалась с непривычки в ногах. Зато кинжал у попа оказался что надо — он на пробу срезал себе кончик ногтя и удовлетворённо сунул клинок за ремень. Пора валить с этой гнилой Немы. Кто бы только знал, куда? — Левин отлично понимал, что его нигде не ждут…

И всё-таки главное — подальше от нехорошего поселения. Резвым шагом он направился по шоссе в сторону облцентра — нога, на удивление, не болела…

Вскоре справа по курсу среди зарослей он увидал ржавые ворота с ветхой надписью «Рябиновка». Левин прибавил шагу — чёрт, кажется, поздно. Сзади по трассе его уже нагонял милицейский «бобик» с мигалкой. По ходу, мент слишком быстро оправился от неумело наведённого морока, и теперь жаждал реванша. Ильич спрыгнул на обочину и, проваливаясь в лесных яминах, ломанулся в чащу.

— Стоять! — следом за окриком громыхнул выстрел. Левин забежал в облупившийся административный корпус, промчался как во сне по тёмному коридору и толкнул дверь с изображением писающего мальчика. Классический сортир с очком в обрамлении окаменевшего пионерского кала… Дальше бежать было некуда. Он сжал в кулаке рукоять кинжала и зажмурил глаза. Топот по коридору приближался. Левин понял, что никакие заклинания здесь не помогут…

— Открывай, мля! Завалю! — сержант был явно настроен решительно.

— Пётр, может быть, всё-таки вначале поговорим?

— С тобой?! — ветхая дверь вылетела с удара ноги. Пётр Ганешин замер, сжимая в кулаке табельный пистолет Макарова. — Молись своему Христу!

Тут бы Левину и конец — но узкое пространство сортира внезапно заполонило гулкое рокотание шаманского бубна. Оно нарастало с такой страшной силой, что оба противника вынуждены были зажать уши ладонями. Зелёное сияние вспыхнуло, и Левин ощутил, как весь превращается в некие светящиеся мурашки. Тело Петра Ганешина тоже претерпевало изменения — у него вдруг стали отрастать усы и пропала бородавка на щеке. Впрочем, выражение глаз по окончании трансформации осталось по-прежнему недобрым.

— Что это было сейчас? — робко спросил Левин, протягивая ему руки для браслетов.

— А то сам не знаешь? — сержант, не снимая с пояса наручников, глянул на задержанного оценивающе. — Мазыцкие штуки знаешь, а про Дыру типа не в курсе? О» кей, пошли уже на воздух, засланец…

* * *

Они сели на крыльце среди пионерских развалин, и Ганешин угостил Левина «Винстоном».

— Короче, извини, погорячился я. Думал, ты тоже из тех… Которые по времени шарятся. А тебя, значит, и правда с области прислали наше говно разгребать?

Ильич тупо кивнул.

— Мужик ты, я гляжу, свой, конкретный. Но и без меня тебе здесь ничего не светит, так что, извиняй — работаем на пару… Я Пётр Ганешин — мент от Бога.

Левин пожал протянутую руку.

— … По убеждениям — патриот, владею всеми видами оружия до 2040-го года включительно. С тебя обещание, что меня после не отправят цурюк нах хаузе… Ну как — время пошло?

— А цурюк это куда?

— Ну, в две тысячи сороковой родимый… «Назад в будущее», — скривился, как от протухшей пищи, Пётр.

— А что — будущее тебе так жмёт?

— Нехер мне там делать, брат… Да и никому нехер, поверь…

— Там что — ментов нету? — сочувственно спросил Левин, зная из книжек, что так положено разговаривать с буйными сумасшедшими.

— Здорово, корова! Да там все — менты, в кого ни плюнь. Короче, прикинь — пока нефть шла, ещё кое-как выживали. А потом началось — каждый год новые налоги и тарифы. На рыбалку, на грибы-ягоды, на дождь, на обувь, на ходьбу босиком… А чтобы следить и взимать, всё больше ментов требовалось. Разных — дорожных, водяных, полевых, лесных, домовых… Ну, я-то с самого начала в городовые устроился, нам даже платили поначалу. А большинство на подножном корму рыскало, кого поймал — тот и твой. Короче, к концу тридцатых уже все, кто кое-как ковылял, в ментах числились. Но тут Полкан в Кремле окончательно впал в маразм, а может ракета ему новая понадобилась, чтоб грузинам грозить. Больше-то его давно никто не пугался…

Короче, ввёл он налог на личное оружие. Тут уж менты не выдержали — и сковырнули старца. Потом смута была, трупы жрали. А в сороковом Глобы Плюшевую революцию привезли, объявили диктатуру совести и запретили русский язык. Что дальше, не знаю и знать не хочу. Услышал Бубен и свалил к вам.

— И что, интересно, вы там ели, если никто ничего не производил? — Левин с нескрываемым интересом слушал сержантские байки, чересчур логичные, чтобы быть бредом.

— Суррогат какой-то в пластиковых упаковках, продукт идентичный натуральному. Кто говорил — из нефти гонят, кто — из трупов… Мнения были разные, плюрализм, едрёноть…

— А культурная жизнь?

— Культура твоя — говно, извини, брат! 7D, 8D… Скафандр надеваешь, платишь и пошёл всех валить. Вертушки, огнемёты. В 8D даже ядерная кнопка была. Вкус, запах горелого мяса — всё как в реале. Можно было за час уничтожить целую империю зла… Только я культуру не любил никогда. У меня книга была — от прадеда на чердаке сохранилась. На русском языке, прикинь! Я её под одеялом с фонариком 18 раз перечитал, почти наизусть помню. Там такие вещи описаны, о которых и сейчас-то никто толком не знает. Я потому и по-русски так говорю хорошо.