Curriculum vitae - [60]

Вслед за уходящей армией и полицией, сербы срочно покидали свои обжитые дома исконно сербского края. Целые сёла на территории Косово опустели. Их жители разделили участь многих тысяч беженцев. Уходили в спешке. Небрежно брошен приготовленный к полевым работам садовый инвентарь, на верёвках полощется так и не снятое бельё, в садах бродят куры, невесть как добывающие пропитание. Сербы отсюда не уезжали, не эвакуировались, они бежали, бросая нажитое добро, построенные своими руками жилища, возделанные участки. Так поступают люди только в одной ситуации, когда им угрожает смерть.

Неприятно ощущать себя частью этой опасности и буквально кожей чувствовать жгучий стыд за всё, что делало и продолжает творить «всё цивилизованное человечество» на Балканах. Ещё неприятнее осознавать личное бессилие в попытке хоть как-то восстановить попранную справедливость. Поэтому настроение у Распутина и его напарника было омерзительное. Усугублялось все тем, что разведка легиона проникла во французскую зону ответственности до официального объявления о вводе войск НАТО, болтаясь в неопределенном правовом статусе, подкрепленном лишь непрекращающимися воздушными ударами, несмотря на объявленный мораторий. Вот и сейчас, совсем недалеко, НАТОвские стервятники кого-то бомбили, не делая особого различия между военными и гражданскими объектами. Слава «рыцарей Геринга», очевидно, не давала покоя современным потомкам тевтонов. Внеся специальные изменения в Конституцию ФРГ, в 1999 году авиация Бундесвера вместе с англосаксами усердно вбивала в балканскую землю поезда и колонны с беженцами, крушила больницы, школы, детские сады, разносила в хлам гражданскую инфраструктуру. Самолётов, что характерно для сверхзвуковой авиации, не было видно. Слышен рёв двигателя, потом грохот. Этот звук совсем не похож на взрывы снарядов и разрывы мин. Это не «бум» и не «ба-бах», а очень резкий и сухой треск, будто кто-то, наделённый невиданной силой, яростно разрывает многократно сложенный брезент. Звук всегда на несколько долей секунды отстаёт от «картинки». Сначала столб чёрного дыма, потом взрыв.

Долбили где-то в стороне, а Распутин с напарником на земле своими глазами наблюдали результат применения «Союзной силы» по беззащитному мирному населению. Они мрачнели всё больше, мечтая только об одном — быстрее проскочить это мёртвое село, выйти в заданную точку и дождаться эвакуации.

— Смотри, а эти шакалы уже тут, как тут! — глазастый Вася как всегда первым рассмотрел сквозь густую листву придорожных кустов машину с эмблемой «Армии освобождения Косово», плотно загруженную каким-то домашним барахлом. Рядом, опершись на капот, о чем-то беседовали громилы в черных беретах с красно-жёлтой эмблемой USK.

— Мародёрят, черти, — сплюнул себе под ноги Распутин.

— Пуганём?

— Приказ был — только наблюдать….

— За этим бандитизмом?

— Нет оснований…

— Да какого…

Васино красноречие прервал звон разбитого стекла и отчаянный визг из ближайшего дома.

— Займи чем-нибудь этих у джипа, — на ходу сдёргивая с плеча автомат, успел скомандовать Распутин и, подбегая к дверям, услышал за спиной васин ужасный французский, бьющий по ушам на раскатистой букве «р», в подражание Высоцкому:

— Суппорр-р-ртю! Лежион Жетр-р-ранже! Ля Фр-р-анс!

— НАТО интеллидженс! Донт мув! — продублировав, Григорий кувырком вкатился в дом к заранее присмотренной внутренней стенке, сразу же перейдя в положение стрельбы с колена.

Со света ослепшему Распутину сначала показалось, что на бесформенном ворохе тряпья сопит, ворочается и издаёт нечленораздельные звуки какое-то неземное существо, обладающее десятком щупальцев. Но проморгавшись, капрал смог разделить чудовище на составные части и вычленить двоих носителей камуфляжа, отчаянно боровшихся с кем-то, находящимся под ними. Лежащие прямо на полу черные береты c эмблемами давали возможность безошибочно идентифицировать принадлежность борцов к «Армии освобождения Косово», а наполовину спущенные штаны одного из них — определить его намерения. Голоштанный, более чуткий ко внешним раздражителям, застыл и повернул голову к легионеру в то время, как его напарник, увлеченный своим занятием или просто тугой на ухо, продолжал попытки оседлать чьё-то брыкающееся тело.

— Хальт! Штеле дих форрр! — рявкнул Распутин, с удовлетворением глядя, как последняя фраза вызвала нужную реакцию. Возня прекратилась и оба искателя «клубничики» вскочили на ноги, выпучив глаза на закрывающую весь дверной проём фигуру капрала. «Всё-таки немецкий — идеальный язык для военного дела», — подумал Григорий, убрав за спину автомат, чтобы дополнительно не пугать мародеров и продолжил вслух:

— Спик Инглиш? Шпрехен зи Дойч? Парле Франсе?

— Уштар Хоша, разведка Второй роты Второй бригады Армии Косово, — на дикой смеси языков Шекспира и Шиллера проблеял голоштанный, — проводим зачистку местности…

— Понятно, — кивнул Распутин, насмешливо смерив с головы до ног албанского воина. — А таким образом, — он взглядом указал на голые коленки собеседника, — экономите патроны? Или перешли на летнюю форму одежды?

Столь сложные речевые обороты успешно просвистели мимо ушей албанцев, но красноречивый взгляд они прекрасно поняли и спешно начали приводить своё обмундирование в порядок, а Распутин получил возможность получше разглядеть третьего участника представления — невысокую жгучую брюнетку, почти девчонку, растрепанную, измазанную с головы до ног какой-то краской, тоже одетую в камуфляж, превращенный стараниями албанских «ухажеров» в лохмотья. Девушка пребывала в состоянии шока — огромные глаза застыли неподвижными блюдцами на худом лице, губы, плотно сжатые в ниточку, побелели, как и костяшки крошечных кулачков, выставленных перед собой для защиты. Она походила на растрепанного воробья, готового к битве с коршуном не на жизнь, а на смерть.