Цунами - [24]
— Ты крещеный? — спросила она, когда они отошли от раки.
— Крещеный, — неохотно отозвался Рад. — Ты, я понимаю, тоже?
— Нет, я нет, — сказала Женя-Джени. — У меня отец был большим партийным начальником.
— Чего же ты крестилась?
— А не надо подсматривать, — ответила Женя-Джени.
Раду казалось, она ждет от него новых вопросов, чтобы продолжить разговор, но он больше не стал ее ни о чем спрашивать.
Она вернулась к этому разговору, когда они стояли около ротонды, сооруженной на том месте, где, по преданию, в дни осады монастыря чудесным образом забил родник.
— Ты веришь в такое? — спросила его Женя-Джени. Рад пожал плечами.
— Если не верить, значит, обвинять людей во лжи.
— Но и верить трудно, да?
— Согласен. — Рад кивнул. Ему неожиданно понравилось, как Женя-Джени развила его ответ. И захотелось подхватить ее мысль. — Вера ведь, в принципе, — сказал он, — основывается на знании. Но знание, в свою очередь, тоже требует веры. Вроде бы парадокс? Ничего подобного. Вот они, люди, что сидели здесь в осаде, видели этот родник, пользовались им, он их спас. Осада закончилась — родник иссяк. Скажи им, что родника не было, — они поверят? Нет, они будут верить своему знанию. Но мы, не видевшие родника, этого знания лишены. Отсюда наши сомнения. Единственный способ развеять их — вера. Мы должны верить тем людям, нашим предкам. Поверим — обретем знание. Укрепимся в сомнении — утратим веру.
— Иначе говоря, для веры в Бога нужны чудеса. Так? — спросила Женя-Джени.
Она очень точно сформулировала суть его слов. Хотя именно этого слова — «чудо» — он ни разу не произнес.
— Чудо нужно суметь увидеть. Постичь его. — Нереализованная мечта стоять на кафедре с аспидом доски за спиной, рассказывать многоглазой аудитории перед собой о таинстве математического выражения мира властно подхватила его, и он воспарил на ее крыльях в небо. — Вот, предположим, математика. Я думаю, не случайно многие великие умы, занимаясь ею, приходили к Богу. А пифагорейцы так прямо поклонялись числу. Ведь что такое число? Вроде бы то, чего в мире не существует. Что человек выдумал для удобства жизни. Пять пальцев, десять пальцев, двадцать пальцев. Чтобы вести счет. А на самом деле в числе — весь мир. Через число можно выразить все сущее — только выведи формулу. Разве не чудо? Что такое золотое сечение, знаешь?
Женя-Джени смотрела на него с выражением восхищенного интереса на лице.
— Ты спрашиваешь искусствоведа? Без золотого сечения что в архитектуре, что в живописи — никуда. Сообщить тебе, кто автор термина? Леонардо да Винчи.
Шпилька, отпущенная ею, была невинна, и Рад оставил ее без внимания.
— В музыке, между прочим, — подхватил он замечание Жени-Джени, — законы гармонии тоже описываются золотым сечением. А что такое золотое сечение? Пропорция! Соотношение величин. А всякое соотношение — это числа. И что же получается? Получается, правы были пифагорейцы, утверждая, что число — основа всего сущего. Разве это не чудо? А уж видя такое чудо, я готов поверить и в чудо родника.
— Но в начале было слово, — сказала Женя-Джени. Утвердительная интонация в ее реплике мешалась пополам с вопросительной.
Рад на мгновение задумался. Он не видел, как сопрячь эти понятия — число и слово. Во всяком случае, вот так с лету.
— Ну что… это ведь, скорее, метафора, — проговорил он потом.
— Слово — это приказ, а число — его исполнение, — выдала Женя-Джени.
Рад поглядел на нее с изумлением. Это было неплохо сказано. Ему стало стыдно за то раздражение, которое посетило его, когда шли от монастырских ворот. Что из того, что ее так заботил вопрос национальности мужа. Какое ему было дело до ее бзиков. Как и до ее эстетических взглядов. Ну нравился ей этот наследник обэриутов и нравился. Не ей одной.
Впрочем, он тут же осадил себя в своих чувствах. Пробка она или наоборот, в конце концов, ему не было дела и до этого. Что еще ему требовалось от нее, кроме того, что он получил? Надо полагать, и она получила от него все, на что рассчитывала.
— Что ж, пора и в ресторан, — сказал он. — Вкусили пищи духовной, время и для обычной.
Ресторан назывался «Русский дворик». Рад не имел понятия, что это за ресторан. Но другого он здесь просто не знал. Ресторан находился в двух шагах от примонастырской площади, где они оставили «сузуки», на другой стороне дороги, каждый раз, бывая в городе, Рад проходил и проезжал мимо него, и вывеска «Русский дворик» сделалась для глаза такой же неотъемлемой частью здешнего городского пейзажа, как сложенные из красного кирпича монастырские стены и башни.
— Вполне мило, — оценила Женя-Джени, усаживаясь за стол и оглядывая зал.
Наверное, только этим словом и можно было выразить впечатление от ресторана; замечательный, роскошный, оригинальный — все подобные эпитеты тут не подходили: простенький небольшой зал на десяток тесно друг к другу стоящих столов, — скромное заведение для удовлетворения физической потребности организма в пище.
Рад заказал салат из морепродуктов и морскую форель холодного копчения на закуску, стерляжью уху на первое, севрюгу на горячее — таково было желание Жени-Джени. «Устроим рыбный день!» — возжелала она. Цены в меню, несмотря на скромность заведения, были совершенно бесстыдные, Раду хотелось зажмуриться и не видеть их, но куда было деться? — пришлось заказать.
Это очень женская повесть. Москва, одна из тысяч и тысяч стандартных малогабаритных квартир, в которой живут четыре женщины, представляющие собой три поколения: старшее, чье детство и юность пришлись на послереволюционные годы, среднее, отформованное Великой войной 1941–45 гг., и молодое, для которого уже и первый полет человека в космос – история. Идет последнее десятилетие советской жизни. Еще никто не знает, что оно последнее, но воздух уже словно бы напитан запахом тления, все вокруг крошится и рушится – умывальные раковины в ванных, человеческие отношения, – «мы такого уже никогда не купим», говорит одна из героинь о сервизе, который предполагается подать на стол для сервировки.
«Мастер!» — воскликнул известный советский критик Анатолий Бочаров в одной из своих статей, заканчивая разбор рассказа Анатолия Курчаткина «Хозяйка кооперативной квартиры». С той поры прошло тридцать лет, но всякий раз, читая прозу писателя, хочется повторить это определение критика. Герой нового романа Анатолия Курчаткина «Полёт шмеля» — талантливый поэт, неординарная личность. Середина шестидесятых ушедшего века, поднятая в воздух по тревоге стратегическая авиация СССР с ядерными бомбами на борту, и середина первого десятилетия нового века, встреча на лыжне в парке «Сокольники» с кремлевским чиновником, передача тому требуемого «отката» в виде пачек «зеленых» — это всё жизнь героя.
По счету это моя третья вышедшая в советские времена книга, но в некотором роде она первая. Она вышла в том виде, в каком задумывалась, чего не скажешь о первых двух. Это абсолютно свободная книга, каким я написал каждый рассказ, – таким он и увидел свет. Советская жизнь, какая она есть, – вот материал этой книги. Без всяких прикрас, но и без педалирования «ужасов», подробности повседневного быта – как эстетическая категория и никакой идеологии. Современный читатель этих «рассказов прошедшего года» увидит, что если чем и отличалась та жизнь от нынешней, то лишь иной атмосферой жизнетворения.
«— Ну, ты же и блядь, — сказал он…— Я не блядь, — проговорила она, не открывая глаз. — Я сфинкс!…Она и в самом деле напоминала ему сфинкса. Таинственное крылатое чудовище, проглотившее двух мужиков. Впрочем, не просто чудовище, а прекрасное чудовище. Восхитительное. Бесподобное».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Летом 1991 года писатель-рассказчик с семьей был в Англии, и российские новости девятнадцатого августа 1991 г. были для него (впрочем, как и для всей страны) неожиданны… невозможны…
Кабачек О.Л. «Топос и хронос бессознательного: новые открытия». Научно-популярное издание. Продолжение книги «Топос и хронос бессознательного: междисциплинарное исследование». Книга об искусстве и о бессознательном: одно изучается через другое. По-новому описана структура бессознательного и его феномены. Издание будет интересно психологам, психотерапевтам, психиатрам, филологам и всем, интересующимся проблемами бессознательного и художественной литературой. Автор – кандидат психологических наук, лауреат международных литературных конкурсов.
Внимание: данный сборник рецептов чуть более чем полностью насыщен оголтелым мужским шовинизмом, нетолерантностью и вредным чревоугодием.
Автор книги – врач-терапевт, родившийся в Баку и работавший в Азербайджане, Татарстане, Израиле и, наконец, в Штатах, где и трудится по сей день. Жизнь врача повседневно испытывала на прочность и требовала разрядки в виде путешествий, художественной фотографии, занятий живописью, охоты, рыбалки и пр., а все увиденное и пережитое складывалось в короткие рассказы и миниатюры о больницах, врачах и их пациентах, а также о разных городах и странах, о службе в израильской армии, о джазе, любви, кулинарии и вообще обо всем на свете.
Захватывающие, почти детективные сюжеты трех маленьких, но емких по содержанию романов до конца, до последней строчки держат читателя в напряжении. Эти романы по жанру исторические, но история, придавая повествованию некую достоверность, служит лишь фоном для искусно сплетенной интриги. Герои Лажесс — люди мужественные и обаятельные, и следить за развитием их характеров, противоречивых и не лишенных недостатков, не только любопытно, но и поучительно.
В романе автор изобразил начало нового века с его сплетением событий, смыслов, мировоззрений и с утверждением новых порядков, противных человеческой натуре. Всесильный и переменчивый океан становится частью судеб людей и олицетворяет беспощадную и в то же время живительную стихию, перед которой рассыпаются амбиции человечества, словно песчаные замки, – стихию, которая служит напоминанием о подлинной природе вещей и происхождении человека. Древние легенды непокорных племен оживают на страницах книги, и мы видим, куда ведет путь сопротивления, а куда – всеобщий страх. Вне зависимости от того, в какой стране находятся герои, каждый из них должен сделать свой собственный выбор в условиях, когда реальность искажена, а истина сокрыта, – но при этом везде они встречают людей сильных духом и готовых прийти на помощь в час нужды. Главный герой, врач и вечный искатель, дерзает побороть неизлечимую болезнь – во имя любви.
Настоящая монография представляет собой биографическое исследование двух древних родов Ярославской области – Добронравиных и Головщиковых, породнившихся в 1898 году. Старая семейная фотография начала ХХ века, бережно хранимая потомками, вызвала у автора неподдельный интерес и желание узнать о жизненном пути изображённых на ней людей. Летопись удивительных, а иногда и трагических судеб разворачивается на фоне исторических событий Ярославского края на протяжении трёх столетий. В книгу вошли многочисленные архивные и печатные материалы, воспоминания родственников, фотографии, а также родословные схемы.