Цивилизация страуса - [95]

— Не судьба, — сказал Гусев.

— Что ж, я хотя бы попытался, — Кац поднялся на ноги.

Позже, на разборе полетов, они десятки раз пересматривали эту сцену с разных углов обзора, пытаясь понять, что же все-таки на самом деле произошло в небольшом скверике в спальном районе Москвы, и кто именно начал стрелять. Отдал ли Кац какой-то сигнал, или кто-то из его людей проявил инициативу, или просто нервы у кого-то не выдержали. По крайней мере, Тунец клялся, что его парни открыли огонь только в ответ.

Гусев же склонялся к мысли, что концентрация оружия и нервов на одной весьма ограниченной площадке достигла критической массы, и стрельба началась просто потому, что она должна была начаться, неизбежная, как исторический процесс. В мире, в котором правило балом насилие, переход из стадии переговоров к силовому решению проблемы требовал совсем незначительного толчка.

Может быть, поэтому его никто и не почувствовал.

Глава двадцать пятая

— Ложись! — скомандовал Тунец.

Но лечь Гусев не успел.

Его словно кувалдой в грудь ударили. Из легких вышибло воздух, в глазах потемнело. Словно в полубреду, он поднялся на ноги, но сразу споткнулся и в конечном итоге все же оказался на земле, хотя его личной в том заслуги никакой не было.

Выстрелы были практически не слышны. Звуки, которые издавали, падая на асфальт, срезанные пулями ветки, и то были громче.

Боль в груди была страшной, но стоило признать, что бронежилет Гусева таки спас.

Кто-то закричал.

Гусев с трудом перевернулся на живот, застонал от боли и оторвал голову от земли, как раз в тот момент, чтобы успеть заметить бегущего по аллее Каца. Мгновением спустя бегущий по аллее Кац превратился в падающего на асфальт Каца, а на груди его расплывалось красное пятно.

За своим пистолетом Гусев даже не дернулся. В перестрелке явно участвовали профессионалы, и вряд ли его скромный вклад способен на что-то повлиять. Да и под ногами у команды Тунца путаться не стоило.

Пули из крупнокалиберной снайперской винтовки прилетела в голову лежащего на асфальте Каца, и Гусев злорадно подумал, что никакой криокамеры тому больше не светит. Одно дело — восстанавливать мозг после кислородного голодания, и совсем другое — собирать его пинцетом на нескольких квадратных метрах сквера.

— Пожалуйста, — сказал Тунец.

— Как там вообще? — спросил Гусев, внезапно вспомнив, что у него есть связь.

— Полежи так еще минутку, — попросил Тунец.

— Вообще не вопрос, — сказал Гусев, но больше себе, чем своему собеседнику.

Гусев лежал.

Наверху стреляли, кричали и умирали люди, а Гусев лежал на сыром вечнозеленом газоне и тихо про себя радовался, что его одежда пропитывается водой, а не кровью.

Мелкая человеческая радость.

Потом все кончилось. Гусеву помогли подняться на ноги, дойти до скамейки и сесть. В отдалении уже слышались полицейские сирены.

Сначала Гусева отвезли в больницу.

Сняли с него бронежилет, продемонстрировали засевшую в пластине пулю, просветили рентгеном, диагностировали перелом двух ребер, дали болеутоляющего, наложили на грудь тугую повязку и рекомендовали на время отказаться от тяжелого физического труда и чего-то другого, очень на него похожего.

На этом легкая часть закончилась.

Из больницы его привезли в полицию, где он сидел на жестком стуле, уклончиво отвечал на одни и те же задаваемые по кругу вопросы и требовал своего адвоката или хотя бы вернуть ему телефон.

Часа в четыре полицейским это надоело (Гусеву это надоело значительно раньше) и его оставили в покое. Даже в камеру не отвели, просто заперли допросную комнату и куда-то свалили.

Гусев размышлял о том, хороший это симптом или плохой, курил сигареты из смятой пачки и думал, как бы ему добраться до телефона и адвоката.

В делах общения с представителями власти Гене-Геноциду равных не было. Или были, но Гусев их пока не встречал.

Через два часа его усадили в машину и снова куда-то повезли.

В большое административное здание в центре Москвы.

Генерал Шапошников все еще был высок, худощав и суров лицом. А еще он свое суровое лицо кривил так, словно у него зубы болели.

— Садитесь, — сказал он.

Стул в кабинете генерала был куда мягче и анатомически удобнее, нежели его собрат в комнате для допросов.

— Где мой адвокат? — спросил Гусев.

— Пьет кровь из моих подчиненных, — сказал генерал.

— А где остальные мои люди?

— Ага, — сказал генерал. — Значит, теперь вы признаете, что это были ваши люди? Правильно делаете. Потому что в сказку «я просто сидел на скамейке и беседовал со старым знакомым, а потом внезапно началась стрельба» я бы все равно не поверил.

Гусев пожал плечами. Сейчас он уже не видел смысла лгать.

— Так что с ними?

— Восемь задержаны, как и вы, для выяснения обстоятельств. Трое мертвы.

Теперь уже скривился сам Гусев.

— Также четыре человека попали в категорию «попутный урон», если вас это волнует.

Гусева это волновало. Он даже не мог передать словами, как его это волновало.

И как его это все достало.

Поэтому он промолчал.

— А теперь рассказывайте, — попросил генерал. Не приказал, а именно попросил. Его, видимо, тоже все это достало. — Мне очень хочется знать, что именно не поделила ваша охрана со спецназом корпорации «Вторая жизнь», и почему этот вопрос обязательно надо было улаживать в черте города.