Цивилизация Просвещения - [91]

Была выдвинута оказавшаяся очень живучей теория преформации и вложенных друг в друга зародышей: «Пусть имеется яйцо, заключающее в себе зародыш, предназначенный для того, чтобы стать девочкой. Следовательно, у этого зародыша имеются собственные яичники, заключающие в себе яйца, в которых находятся зародыши следующего поколения. Иначе говоря, зародыши следующих друг за другом поколений, всё более и более маленькие, вложены друг в друга. Это означает также, что у нашей праматери Евы во вложенных друг в друга яйцах содержались зародыши всех прошлых, настоящих и будущих поколений» (Гюйено). Сваммердам был в восторге от этой теории. Он во многом предугадал христианскую апологетику: «Все человечество… заключено в чреслах Адама и Евы». Сваммердам увидел возможность вывести из этого принципа «причину первородного греха… — [ведь все люди] спрятаны в чреслах прародителей». Подобная апологетика не могла не вызвать антиапологетику. В 1694 году Гартсукер развлекался, вычисляя, какого размера должны были быть заключенные в животе Евы предобразованные зародыши поколения Страшного суда.

Но вот в 1697 году Левенгук в письме секретарю Королевского общества сообщил об открытии, перевернувшем биологию, — аналоге вычислений Рёмера двумя годами ранее. «Юный студент по фамилии Хам [принес Левенгуку человеческую сперму, в которой он при помощи микроскопа] наблюдал микроскопические живые существа»; всевидящий знаменитый голландский суконщик смотрит, описывает и выдвигает самую захватывающую из интерпретаций: в сперме действительно имеются живые организмы; Левенгука схватывает исследовательский зуд; от человека он переходит к другим многочисленным представителям живородящих и получает подтверждение, что сперма разных видов, включая человека, «содержит огромное множество [подвижных микроскопических животных] с хвостом, который в пять или шесть раз длиннее тела» (Гюйено). По тревоге, поднятой «Philosophical Transactions», начинается погоня за микроскопическими животными. Гомберг, Жоффруа, Листер, Камерарий, Ланцизи, Валлиснери единодушно подтверждают: Левенгук хорошо разглядел и верно рассудил — размножение не осуществляется посредством вложенных друг в друга и предобразованных воображаемых яиц; эти микроскопические животные, или червячки, обитающие в мужской семенной жидкости, играют в размножении важную роль. Конечно, ничего еще не решено, и XVIII век колеблется. Биологии размножения предстояло в скором времени упереться в несовершенство микроскопа, который еще в конце XVII века казался таким чудесным и таким чудовищным. Лишь с появлением в 1759–1768 годах работ Каспара Фридриха Вольфа (1733–1794), отца описательной эмбриологии, а особенно — Ладзаро Спалланцани (1729–1799), который, несмотря на свои овистские предрассудки, способствовал прогрессу познания за счет экспериментальных исследований процесса оплодотворения у тех животных (лягушек и жаб), которые благодаря внешнему вынашиванию в наибольшей степени подходят для такого рода экспериментов; со времени гениального взгляда Левенгука до Вольфа и Спалланцани прошло около века.

А разве в лериод 1670—1680-х годов не была предугадана клетка? «Все микроскописты XVII века видели и изображали снаиболее хорошо различимые> растительные клетки или по крайней мере клеточные мембраны» (Гюйено). Впервые об этом упомянул в 1667 году Роберт Гук (1635–1703). Рассматривая в микроскоп пластинку пробковой коры, он «как ему показалось, заметил поры». Заинтригованный Гук изготовил более тонкий образец из того же материала: «Я могу, — сказал он, — засвидетельствовать, что он был дырчатый и пористый, как медовое пирожное…» «Он насчитал шестьдесят таких клеток [было употреблено именно это слово!], расположенных встык на одной восемнадцатой дюйма, что соответствует миллиону с лишним (1 666 400) на одном квадратном дюйме — число просто невероятное» (Гюйено). На этом Гук не остановился: в последующие месяцы и годы он систематически продолжал охоту, обнаруживая везде в растительном мире ту же самую клеточную структуру, выявленную для пробковой коры. Да, и в биологии период около 1680 года стал поистине благословенным временем.

С этого момента научное знание движется вперед в темпе, поддерживавшемся и в XVIII веке. Оно вооружено усовершенствованным математическим аппаратом, оно усвоило истинные размеры Солнечной системы; оно отчасти признало инь одним из источников жизни наряду с ян, оно, само того толком не поняв, установило клеточную структуру растений.

Чуду 80-х годов, случившемуся меньше чем через полвека после своего рода нового греческого чуда 1630— 1640-х, больше не суждено было повториться. Образ мыслей более не менялся по-настоящему до 1825–1840 годов, а где-то — до 1880—1910-х, а то и до 1940-х. Для его усвоения потребовалось более века. 1680 год — следствие шока 1630-го. В истории мысли 1630 и 1680 годы представляют собой двойную «Конкисту» огромного масштаба. Долгий научный XVIII век — 1680–1825 — инвентаризует, осваивает территорию, без конца использует и организует, кичится баснословным расширением пространства мысли, мысли, сделавшейся сварливой и беспрепятственно и безгранично выплескивающей свое раздражение. Восемнадцатый век позволяет множителю работать. Но не будем упрощать.