Цивилизация Просвещения - [67]

Английская система очень изменчива наверху: она обеспечивает полную гармонию между сменяющимися устремлениями власти и потребностями правящего класса. Эта изменчивость на вершине сочетается с исключительной стабильностью в основании. Во французском варианте дело обстоит наоборот: стабильность наблюдается на вершине, правящие страной министры и советы постепенно утратили способность чувствовать настроения и потребности самой широкой национальной элиты. В этом была их слабость. Стабильность верхних эшелонов компенсировалась местной администрацией, стимулировавшейся интендантами, более активной и предприимчивой, чем старинная английская администрация, которая в городах, по сути дела, держалась на привилегированном сословии торговцев, а в сельских районах — на местных джентри. Глубинные основания различия между Англией и Францией носят скорее социальный, нежели политический, характер.

В действительности ключ к английской модели общественного устройства следует искать в гораздо более раннем времени: решающую роль — сегодня мы понимаем это лучше — сыграл XVI век. Mutatis mutandis можно сказать, что в Англии в XVI веке отчасти происходило то же, что во Франции внезапно и в одночасье произошло в конце XVIII. В XVI столетии осуществился двойной социальный перенос. Конфискация богатств черного духовенства по большей части осуществлялась в пользу знати — в обмен на снижение оброчных выплат. Ночь 4 августа — неполная, но более ранняя и растянувшаяся на долгие годы. Одновременно был устранен основной барьер, разделявший знать и верхушку сельской иерархии. Питер Лэслетт показал, что уже в XVII веке младшие сыновья и дочери джентри свободно вступали в брак с дочерьми и сыновьями йоменов, приспосабливаясь к экономической деятельности и образу жизни upper middle class, — ситуация, совершенно немыслимая на континенте. Отсюда и исключительная социальная подвижность. Аристократии незачем замыкаться в касту. Она играет куда более привлекательную роль в экономическом развитии.

В процентном отношении французская аристократия была самой малочисленной в Европе. После великих реформ министерства Кольбера ее численность снизилась примерно с 3 до 1,5 %. Формирование в XVII веке административной монархии способствовало усилению тенденции к превращению французской аристократии в «касту»; механизм этого явления был изучен Жаном Мейером на примере Бретани. Все произошло в 1668–1672 годах. С середины XVII века Бретань постепенно деградировала: архаичная структура общества, социальная напряженность (достаточно вспомнить запоздалое восстание Торребенов в 1675 году, когда Франция уже успокоилась)… Реформация, бретонский вариант национального движения, была попыткой наверстать отставание, она характеризуется заметным сокращением аристократической прослойки: в процессе кольберовских реформ 1668–1672 годов бретонская знать потеряла четверть своих представителей, «…около 6 тыс. „домов”, скажем, 6 тыс… семейств. При коэффициенте 5… 30 тыс. человек. К ним необходимо добавить 5 тыс. человек, избежавших реформ, и, наконец, минимум 8—10 тыс. человек, получивших отказ в иске или отозвавших его». До реформы — 40 тыс. человек, 2 %; после — 30 тыс., 1,5 %, как и в национальном масштабе. «Реформы 1668 года, — уточняет Жан Мейер, — были частью целой программы, связанной с налоговой политикой Кольбера, один из главных элементов которой они составляли…»; реформы определялись вектором социальной политики, которая в течение более ста лет оказывала необратимое воздействие на историю Франции. В конечном счете они обусловили и взрыв конца XVIII века. Эти реформы составляли часть сознательного выбора, отстранения аристократии от реальной ответственности в системе административной монархии. В этом плане особенно разителен контраст с Пруссией и Австрией. Французская аристократия компенсирует это отстранение увеличением своих привилегий, главным образом налоговых. Этим и определяется переход от аристократии XVI века, в высшей степени открытой, к относительно замкнутой аристократии конца XVIII века.

Этот переход проявляется на уровне распределения богатств. Французская аристократия представляет собой уникальное для Европы явление. Нигде площадь земель, которыми она непосредственно владела, не была столь незначительной. Попытки отвоевания территории, предпринятые в XVI веке, в XVII были блокированы; Альбер Собуль создал точную карту дворянского землевладения. Во всей Европе — от Испании до Англии, от Англии до Германии, от Австрии до России — доля земель, находившихся в пользовании феодалов, была больше. Французская знать укрылась за архаичной формой землевладения. В конце XVIII века она извлекала из чисто феодальной системы своих многочисленных прав на крестьянские наделы почти такие же доходы, что и из собственных владений. Такая структура тормозила экономические преобразования; она составляла серьезное препятствие на пути распространения новых форм земледелия. Эта структура была важной составной частью социальных и ментальных структур: после реформ французская аристократия в массовом порядке делает ставку на ренту. Эта психология рантье служит объяснением давней популярности среди высших слоев мальтузианской стратегии. После 1730 года, когда кризис миновал, английская аристократия отказалась от ограничения рождаемости; французская аристократия прибегала к нему и в благоприятные периоды, таким образом сообщая подобному отношению к продолжению рода аристократический престиж, которого у него не было больше нигде. Экономическая ситуация конца XVII века (стабильный фонд заработной платы с небольшой тенденцией к росту, снижение процентных ставок, быстрое увеличение ренты) способствовала отказу знати от феодальных привычек. В XVIII веке конъюнктура сменилась на противоположную (умеренный рост фонда заработной платы, быстрый рост процентных ставок, снижение ренты). Пленница ренты, французская аристократия ответила на это увеличением своих привилегий: феодальные права, новое повышение оброчных сборов с крестьянских наделов, захват государства. Ей требовалась не столько власть и возможность принимать решения, сколько рента. Французская знать отстаивала свое исключительное право занимать некоторые должности — на флоте, в армии, в кругах высшего духовенства — и за это позволила Неккеру стать генеральным контролером финансов. Политика реформ способствовала социальному взрыву конца XVIII века.