Цивилизация перед судом истории. Мир и Запад - [23]

Голос Истории, который, как сирена, внушил пекинскому Сыну Неба иллюзию, будто он является уникальным представителем Цивилизации с большой буквы, сыграл ту же злую шутку в 1500 году с его «двойником» — царем Московским. Он также был правителем последнего воплощения мировой империи, которая временами переживала упадок, однако каждый раз неизменно возрождалась вновь. Универсальный мир, установленный Августом в Первом Риме, на берегах Тибра, был вновь установлен Константином при Втором Риме, по сторонам Босфора; а когда Константинопольская империя после троекратного падения и возрождения — в VII, XI и XIII веках христианской эры — покорилась неверным туркам в 1453 году, скипетр перешел к Третьему Риму — Москве, чье царство, как предполагалось, будет вечным (так должны были думать все благочестивые московиты). Московский наследник Римской державы унаследовал к тому же культурные достижения греческих предшественников Рима; и как будто этого недостаточно, он был еще и Богоизбранным защитником великой иноземной религии — христианства, принятого языческим греко-римским миром в надежде на духовное возвышение. Наследник Греции, Рима и Христа, а через Христа — Богоизбранного народа Израиля! Призвание Московии выглядело в глазах московитов столь же убедительным, сколь и уникальным.

Если бы притязания царя дошли до внимания Сына Неба, он, вероятнее всего, воспринял бы их с некоторой долей снисходительности. Когда за пятнадцать столетий до революционного переворота Васко да Гамы, изменившего карту мира, первая империя Цинь предприняла дерзкий бросок через сухопутное степное море и чуть-чуть задела «кончиками усиков» окраины первой Римской империи, китайские покорители пустынь высокопарно озаглавили свое необычное открытие Да Цинь — Великий Китай на Дальнем Западе. Но Цинь и Да Цинь всегда были разъединены между собой соседями, заявлявшими свои претензии и на ту и на другую стороны. В глазах индусов, например, буддизм, который Китай столь ревностно воспринял от Индии, был не чем иным, как некоей аберрацией индуистской ортодоксии (благополучно забытой у себя дома). Только брахманы держали монополию на истинные обряды, священные книги и верную теологию. Большая часть населения даже в Индии и, разумеется, каждый человек — мужчина, женщина или ребенок — за пределами Священной земли арьев были в положении неприкасаемых изгоев. Мусульманские покорители Индии хотя и обладали сильнейшей материальной мощью, но в глазах индуса им не под силу было очиститься от их ритуальной нечистоты.

Мусульмане со своей стороны были так же строги к индуистам, как индуисты — к китайцам и мусульманам. С точки зрения мусульман, пророки Израиля были вполне приемлемы, и Иисус был последним и величайшим Пророком Господа до его главного Посланника — Мухаммеда. Претензии мусульман были обращены не к пророку Иисусу, а к христианской церкви, которая поработила Рим, капитулировав перед языческим греческим политеизмом и идолопоклонством. Из этого постыдного предательства Откровений Единого истинного Бога ислам вычленил и восстановил чистую религию Авраама. Между христианским политеизмом, с одной стороны, и индуистским политеизмом — с другой, вновь засиял свет монотеизма: ислам давал надежду миру.

Традиционная шкала ценностей ислама очень ярко проявляется в заключительной фразе великого египетского историка Аль-Габарти его описания событий, происшедших в год Хиджры 1213: «Итак, этот год подошел к своему концу. Среди беспрецедентных событий, происшедших в этот год, самым зловещим было прекращение паломничества из Египта [в священные города Хиджаза]. Они не прислали святых Покровов (kiswah) для Каабы и не прислали Сумы (surrah). Ничего подобного не случалось в нашем времени и никогда во время правления Бану Османа. [Поистине] расположение событий подвластно лишь одному Господу»[5].

Что же это за удивительный год? По нашим западным понятиям, год, соответствующий году Хиджры 1213, — это период с 1798-го по июнь 1799 года. Это был год, когда Наполеон высадился в Египте, а слова Аль-Габарти, которые я процитировал, венчают его чрезвычайно яркое и проникновенное описание этой поистине драматической «войны миров». Я, как марсианин, был, помню, ошеломлен, когда впервые прочитал эту фразу. И тем не менее нельзя, читая Аль-Габарти, не относиться к нему серьезно. Он, несомненно, занял бы одно из первых мест в списке ведущих историков цивилизованного общества на сегодняшний день. Я еще вернусь к этому высказыванию и попытаюсь убедить моих западных коллег, что наше обывательское стремление посмеяться над ним должно превратиться в смех над собственным далеким узкоместническим мышлением.

Ибо сейчас мы подходим к двум действительно достойным смеха поразительным случаям, когда локальная цивилизация воображала себя единственной цивилизацией на Земле.

Японцы искренне верили, что их страна — это «Земля богов» и оттого она неприступна для завоевателей (хотя сами японцы незадолго до того сами завоевали эту страну до самого северного побережья, где жили их менее удачливые северные предшественники, «волосатые айны»). Япония — Срединное царство! Да в 1500 году Япония была еще феодальным обществом в состоянии безобразной анархии, от которой Китай был избавлен императором Цинь Шихуанди еще в 221 году до н. э. Того, чего Китай добился для себя так давно и без посторонней помощи, Япония не могла достичь спустя и тысячу лет, пользуясь всеми благами заимствованной у Китая мирской цивилизации и высшей индийской религии, также перенесенной на ее почву через Китай. Могло ли быть большее безрассудство? Кстати, кажется, могло, ибо западный вариант вселенского заблуждения определенно переплюнул японский. Франки в 1500 году серьезно утверждали, что истинной наследницей Израиля, Греции и Рима была не восточноправославная церковь, но их собственная и что именно не западная, а восточная церковь была церковью схизматиков! Послушать франкских теологов, так можно было вообразить, что именно четыре восточных патриархата, а не римский патриархат изменил Символ Веры, включив в него filioque. А если прислушаться к «римским императорам германской нации» в их политической полемике с греческими и русскими последователями Августа и Константина, то можно представить, будто не в латинских, а в греческих и восточных провинциях погибло римское имперское правительство в V веке после Рождества Христова, чтобы уже никогда не возродиться вновь. В 1500 году дерзость франкских притязаний на то, чтобы называться избранным народом, могла ошеломить любого достаточно информированного и беспристрастного третейского судью. Но следует отметить еще один, даже более удивительный, факт. С тех пор протекло четыре столетия — и каких столетий! — а франки и сегодня поют все ту же старую песню; правда, сегодня поют ее соло, ибо остальные голоса в хоре цивилизаций, тянувшие в унисон этот ложный напев в 1500 году, постепенно, один за другим к нашему времени изменили свою мелодию.