Цивилизация и христианский идеал - [4]
Пар и электричество разве усилили, да и способны ли усилить сами по себе в душах человеческих, чувство взаимной братской любви? Известно выражение даже Джона Стюарта Милля, что в наше время, при богатстве технических усовершенствований, при необычайном развитии материальных удобств – «душа убывает». Формы общежития, благодаря цивилизации, могут стать мягче, вежливее, личный произвол может замениться правовым порядком и т. д., но люди оттого не становятся добродетельнее, а если и становятся, так не от того. И смертная казнь, и братоубийственные войны и т. п. могут претить нашим вкусам, нашим умягченным нравам, даже рациональным понятиям о внешней справедливости, но могут быть точно также рационализмом и оправданы. Во всяком случае ведь не рационализм же научит людей жертвовать жизнью «за други своя»!
Это вовсе не значит, будто сама цивилизация есть начало необходимо развращающее и ведущее к погибели; мы утверждаем только, что сама по себе она бессильна против людского порока и не содержит в существе своем каких-либо твердых основ для противодействия разврату или насилию именно потому, что она вырабатывает истины только условные и относительные, и для совести не обязательные. Цивилизация подлежит развитию, следовательно, видоизменению, и то, что теперь признается расцветом цивилизации, может быть со временем названо грубым варварством, как XVII век называл время средних веков, как век XXV назовет, вероятно, наше XIX столетие, и может быть, пожалуй, в том же смысле, в каком и Рим в эпоху падения империи называл первые века республики!
Не то – нравственный идеал христианский. Он вечен и неизменен и не подлежит сам в себе никакому развитию. Цивилизация, какой бы высоты она ни достигла, ничего ни прибавить к нему, ни убавить из него не может. Хотя бы со временем человечество стало летать по воздуху и добралось до Луны, нравственный христианский идеал и тогда, как изначала, будет один и тот же… С понятием о цивилизации соединяется понятие о неравенстве: с точки зрения цивилизации человек предшествующих веков стоит ниже человека позднейшего времени, а последний выше первого; точно то же неравенство и между людьми во всякую данную минуту – по степени их цивилизации. Человек, получивший образование высшее, например в университете, цивилизованнее человека, прошедшего курс только элементарной школы; а как невозможно же все народные массы прогонять чрез университет, то общество необходимо делится на цивилизованных, менее цивилизованных, полуцивилизованных и совсем нецивилизованных. Но христианство дарует людям всех веков, всех состояний, всех степеней образования возможность полного равенства. Истинный христианин I века стоит на равной нравственной высоте (и по обетованию Спасителя приобщается равного спасения и равного воздаяния), как и истинный христианин XIX и сотого и всех будущих веков; на равной же нравственной высоте могут стать «и раб и господь», и богатый и нищий, и кандидат университета и вовсе безграмотный. Ибо христианство не «образует», не цивилизует, а просвещает, подает внутренний свет – равно удобоприемлемый всем и всякому без различия.
Понятна ли теперь разность между цивилизациею и нравственностью, – разность в существе, разность в задачах? Понятно ли, что цивилизация сама по себе, вне нравственного идеала, не ею порожденного и от нее независимого, бессильна дать общественному бытию ту нравственную основу, без которой немыслимо самое его существование? Представим себе только, что ни откровения, ни проповеди нецивилизованных рыбаков вовсе в мире и не было: как бы обошлась без этого последнего исторического факта цивилизация и какова бы была судьба мира? Пробовали ли задавать себе этот вопрос наши слепые адепты цивилизации?
Впрочем, г. Нотович, в конце первой своей статьи (в которой назвал цивилизацию «источником света и высших идеалов»), возражает нам, что «и христианство, будучи основано на величайших принципах любви и равенства», произвело инквизицию с пытками, истребительные религиозные войны и т. д. и что если, по мнению г. Аксакова, это не умаляет просветительного значения христианства, то и «цивилизация, являющаяся только дальнейшим развитием основных идей божественного учения», не может быть ответственною за деяния коммунаров и анархистов… Важно здесь не возражение г. Нотовича, а слова его, поставленные нами курсивом, о котором после. Что касается до возражения, то оно более чем странно: инквизиция и пытки и пр. находятся в прямом противоречии с сущностью христианства. Завет Христа дает миру идеал определенный, непреложный, положительный, никогда вполне недостижимый, но лишь отчасти человечеством достигаемый и уже в самом себе заключающий мерило всякого от него уклонения. Ни такой положительной сущности, ни такого определенного незыблемого идеала, ни такого мерила или критерия в цивилизации не имеется. Где ж ее, независимо от христианства, нравственный, обязательный для совести кодекс, обличающий уклонения и противоречия? И в чьих же это понятиях
