Цитадель - [44]

Он найдет себе нору, в которой отсидевшись, придумает, как ему, без лишнего риска для жизни распорядиться тайной короля Иерусалимского.

Узлы, лишь на первый взгляд, были затянуты небрежно, обливаясь потом, ломая ногти и, стараясь при этом не шуметь, Анаэль ничего не мог с ними поделать. Несколько раз ему казалось, что ничего не получится. Благо, сочинение неизвестного бывшему ассасину трубадура, оказалось довольно пространным. Когда, наконец, неутомимый певец добрался до последних слов сирвенты:

На Темпра, я предпочту

Ваш дар королем королей,

Поскольку остался гнев

Желчи полынью испив,

Ты, Пагиоль, на лету

Схватив суть жгучих речей,

Спеши к Да-и-Нет,

Мотив в дороге не позабыв.

— пленник был свободен от веревок.

По голосам гуляк, выражавших восхищение исполнением сирвенты, можно было заключить, что они весьма «хороши». Они выпили еще и выяснилось, что они уже и петь не в силах, начали переругиваться, поносили какого-то барона, страшного по их мнению скупца, и клялись поминутно девой Марией.

Анаэль осторожно отполз к ручью, медленно опустился в его воды и, стараясь не создавать ни малейшего шума, перебрался на другой берег. Оказалось, что выбраться беззвучно из воды намного труднее, чем в нее опуститься. Плененная лохмотьями влага вернуться к основному потоку норовила с шумным журчанием. Но беглецу везло. Вино, этот благородный родственник воды, надежно одурманило почитателей Бертрана де Борна.

Цепляясь за корневища лоз, недовольно косясь в сторону угрожающе поднимающейся луны, Анаэль побежал по направлению к примеченной башенке. И все время, пока он бежал по прямому узкому каналу меж рядами виноградных кустов, спина его обдавалась опасливым холодом и отнюдь не потому, что перед этим ему пришлось выкупаться в холодном ночном ручье. Арбалетная стрела убивает наверняка на четыреста шагов, а попасть ему в спину в этом виноградном канале ничего не стоило, даже для очень пьяного стрелка.

Когда виноградник кончился, Анаэль испытал некоторое облегчение, и, как сразу же выяснилось, напрасно. Стоило ему обернуться, чтобы проверить, нет ли за ним погони, как на шее у него захлестнулась плотная кожаная петля и кто-то, плохо видимый в темноте, приставил ему к горлу нож, слабо сверкнувший в лунном свете.

— Молчи, — прошептали над ухом.

Анаэль и не думал ничего говорить, равно как и оказывать какое-либо сопротивление. После испытаний последних дней он не чувствовал в себе подобной способности. Тем более было неизвестно, сколько их, явившихся из темноты.

Ничего не спрашивая у бывшего прокаженного, ночные ловцы, подхватили его под локти и потащили куда-то. Одно можно было заключить с уверенностью: тащат его вверх по склону, значит по направлению к той самой башне, исполняя, стало быть, его заветное желание.

Очень скоро, Анаэль стоял на коленях в низком подвале со сводчатым потолком, возле горевшего на полу костра, окруженный плохо различимыми в темноте людьми. Прямо перед ним, сидел на камне бритый человек в козлиной безрукавке мехом наружу, надетой на голое тело, с маленькой серебряной серьгой в ухе, по моде тунисских пиратов. Лицо у него было почти добродушное, красное, толстогубое, он чему-то удовлетворенно улыбался.

— Где вы нашли это чудище? — спросил он у тех, кто приволок пленника. Анаэль действительно немного напоминал какое-то мифологическое лесное существо. Лохмотья в грязи, с бороды струится вода. Шрамы на лице, в блеске неверного пламени, больше всего походили на трещины черепахового панциря.

— Выскочил из виноградника, — просипел кто-то за спиной пленника.

— От кого ты бежал?

Анаэль молчал, лихорадочно пытаясь сообразить, кто эти люди. Одно было по крайней мере ясно сразу — не мусульмане. Во-вторых, судя по тому, что они скрываются в подвале этой заброшенной руины, они не в ладах с христианскими властями. Разбойники? Палестина со своими многочисленными, поросшими лесом холмами, могла дать приют многим шайкам. С установлением крестоносного правления они расплодились, особенно в землях севернее Святого города, во множестве. Латинские власти контролировали только города и крепости, многочисленные мелкие поселения жили по старинным законам, оставшимся, может быть, еще с домусульманских времен и были уязвимы для группы из каких-нибудь двух десятков вооруженных негодяев.

— Если ты не станешь отвечать, мы не станем спрашивать. Петлю на шею — и на перекладину. Кто ты такой?

— Я стану отвечать. Я красильщик, сын красильщика из Бефсана.

Уже произнеся эти слова Анаэль подумал, что вряд ли следовало говорить правду, это может обернуться против него при определенных обстоятельствах. Но было уже поздно что-то менять.

— Что у тебя с лицом? Твой отец размешивал твоей башкой краску в своих чанах?

Разбойники дружно рассмеялись незамысловатой шутке своего вожака.

— Ты угадал. Красильное дело иногда… Одним словом я обгорел.

— Ладно, на это мне плевать. Скажи мне лучше, как ты попал к тем, от кого бежал?

— Отец послал меня с образцами в Тивериаду.

— И они застали тебя одного на дороге?

— Как ты угадал? — Анаэль изобразил на лице удивление.

— Ты слишком поздно увидел вооруженных всадников…