Цитадель - [153]
— Мессир, не говорите этого страшного слова «якобы», оно показывает, что вы не поверили ни единому моему слову.
Де Ридфор усмехнулся.
— Ваши обвинения слишком фантастичны. Не буду от вас скрывать, что не люблю ваших собратьев, брат Реми. Ведомство, к которому вы еще столь недавно принадлежали, покушается играть в политике роль несоразмерно значительную. Брат Гийом оказал несколько деликатных и не вполне обычных услуг моему предшественнику. Радением графа де Торрожа брату Гийому удалось встать в положение особое, и многих раздражающее. Но, согласитесь, было бы безумием признать, что пятерка таинственных монахов вершит всем, в ордене и королевстве.
— Мне трудно говорить правду мессир, без того, чтобы хотя бы отчасти не задевать достоинство великого магистра.
— Изъяснитесь, — рука де Ридфора опять потянулась к бороде.
— То, что мне удалось увидеть и понять в делах брата Гийома, брата Аммиана, брата Кьеза, говорит о том, что они ведут их так, будто никакой другой власти в ордене, кроме их собственной, нет.
Граф де Ридфор откинулся в кресле графа де Торрожа, разговор происходил в зале со стенами, задрапированными белыми полотнищами.
— Вы просто другими словами повторяете свои прежние мысли, брат Реми.
Де Труа всем своим видом изображал подавленность и отчаяние.
— Мессир, ужас, который охватил меня, когда мне открылась картина их замысла, это, может быть оправдывает нестройность моих выводов.
— Да оставьте вы этот кликушеский тон! — резко сказал барон де Бриссон.
— С охотою оставил бы. Но ведь я кликушествую не в лицо событиям, которые, может быть, и не произойдут, а вслед уже двинувшимся.
— Вы имеете в виду Рено Шатильонского?
— Его, мессир. Это человек весьма решительный, и уж если ему велено создать повод для начала войны, он его создаст. В известном смысле можно считать, что война уже идет.
Граф де Ридфор с плохо скрываемым раздражением смотрел на этого странного человека. В его неожиданной и столь полной откровенности было, несомненно, что-то подозрительное. Внешне его объяснения того, почему он вдруг переметнулся, выглядели, пожалуй, убедительно, и граф, в общем, хотел бы ему верить. Но оставлял за собой право питать по отношению к нему, недоверие.
Враждебность по отношению к себе брата Гийома, обвиненного этим уродом во всех смертных грехах, великий магистр не ощущал. О влиятельности и законной таинственности этих монахов он был осведомлен и раньше и знал, что они облегчают работу в тех областях, в тех политических щелях, куда благородному рыцарю не протиснуться в полном боевом облачении. Кроме того, граф де Ридфор знал, что избран он был в немалой степени благодаря энергичной поддержке брата Гийома. Такая помощь только в первый момент рождает глубокую искреннюю благодарность, а затем она постепенно переходит в столь же глубокую и искреннюю неприязнь. Одним словом, отношение великого магистра к брату Гийому и его людям было сложным и не вполне определившимся. Он не слишком поверил рассказам человека с мозаичным лицом, но и сбрасывать со счетов эти рассказы не собирался.
— И все-таки я вижу, мессир, что вы мне не верите. Вернее верите не до конца. Вероятно, даже вы думаете о том, что я похож на человека специально подосланного, для того, чтобы сбить вас с толку, увести ваши мысли в сторону от нужного направления.
Де Ридфор так не думал, но услышав эти слова, решил, что в них, может быть, есть резон.
— Вы вольны выгнать меня, мессир!
— Зачем же, выгнать. Я ценю ваше желание мне услужить. Для такого человека всегда найдется место под крышей моего дома. Ведь вы утверждаете, что за вами охотятся?
— Да, только под видом прокаженного я смог попасть в город.
— Вас проводят, вы отдохнете. И будете всегда у меня под рукой. Может статься, что мне понадобится ваш совет.
Брат Реми низко поклонился и вышел, сопровождаемый молчаливым служкой.
После его ухода, великий магистр некоторое время пребывал в задумчивости. Сидевший у другого края стола, барон де Бриссон не выдержал.
— Прошу прощения, мессир, вы ему верите?
Граф улыбнулся.
— А вы, барон?
Де Бриссон тяжело задышал, было видно, что ответа на этот вопрос у него нет.
— То-то и оно. Если бы в его словах все было ложью и глупостью, вы бы сами не потащили его ко мне с этой свалки. Пусть, пока поживет здесь. Я надеюсь, ближайшие дни дадут нам возможность решить, что в его словах ценно, а что выдумка сумасшедшего. И какого именно сумасшедшего. И если я решу, что выдумка эта злонамеренна…
— Вы его повесите?
— Не знаю. Навряд ли. Он в моих руках. Брат Реми убежден, что стены этого дома являются для него защитой от возможной мести многомудрых монахов, но я ведь знаю еще и то, что стены эти стали уже для него тюрьмой. Самой надежной во всем королевстве.
Де Ридфор был убежден, что нашел отличный выход из положения, созданного откровениями этого «прокаженного». Если заговор все же имеется, то одной из его целей наверняка было желание побудить его, де Ридфора к необдуманным действиям. Так вот, эта цель достигнута не будет. Он не оправдает свою репутацию вспыльчивого рубаки.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. БЕГСТВО РОСТОВЩИКОВ
— Ваше высочество, Ваше высочество!
«Проклятие» — роман о последнем Великом магистре Ордена Тамплиеров Жаке де Молэ, о том, как он и его рыцари были подло оклеветаны и преданы сожжению как еретики, о коварном августейшем мерзавце — короле Франции Филиппе Красивом, который ради обогащения уничтожил Орден Храма Соломонова, но так и не воспользовался плодами своего коварства, о том, как Орден видимый превратился в Орден незримый.
Хроника жизни и приключений таинственного посланника истины, который в поисках утраченного имени встретил короля Франции Филиппа Красивого, мудрого суфия Хасана, по прозвищу «Добрая Ночь», великого магистра Ордена Соломонова храма Жака де Молэ, первую красавицу Флоренции Фьяметту Буондельвенто, принцессу убийц-ассасин Акису «Черную Молнию», гордого изгнанника мессера Данте Алигьери, хитрых торговцев и смелых рыцарей, хранивших тайны Ордена тамплиеров.
Роман о храбром и достославном рыцаре Гуго де Пейне, о его невосполненной любви к византийской принцессе Анне, и о его не менее прославленных друзьях — испанском маркизе Хуане де Монтемайоре Хорхе де Сетина, немецком графе Людвиге фон Зегенгейме, добром Бизоле де Сент-Омере, одноглазом Роже де Мондидье, бургундском бароне Андре де Монбаре, сербском князе Милане Гораджиче, английском графе Грее Норфолке и итальянце Виченцо Тропези; об ужасной секте убийц-ассасинов и заговоре Нарбоннских Старцев; о колдунах и ведьмах; о страшных тайнах иерусалимских подземелий; о легкомысленном короле Бодуэне; о многих славных битвах и доблестных рыцарских поединках; о несметных богатствах царя Соломона; а главное — о том, как рыцарь Гуго де Пейн и восемь его смелых друзей отправились в Святую Землю, чтобы создать могущественный Орден рыцарей Христа и Храма, или, иначе говоря, тамплиеров.
Роман о храбром и достославном рыцаре Лунелинке фон Зегенгейме; об императоре Священной Римской Империи — Генрихе IV, об императрице Адельгейде, чей светлый образ озарил темную и кровавую эпоху; о колдунах и ведьмах; о многих великих сражениях и мужественных поединках; о Первом крестовом походе и о взятии Святого Города Иерусалима; о герцоге Годфруа Буйонском и брате его, короле Бодуэне I; о смелых воинах Гуго Вермандуа и Боэмунде Норманне, а также об основании ордена Христа и Храма и о том, кто были первые тамплиеры.
«Древо Жизора» — роман о тамплиере Жане де Жизоре и великой тайне его родового поместья, об истории Ордена Тамплиеров в 12 веке, о еретиках-альбигойцах и их сатанинских обрядах, о Втором и Третьем крестовых походах, о достославном и достопамятном короле Ричарде Львиное Сердце и его распутной матере Элеоноре Аквитанской, о знаменитых французких трубадурах и о том, как крестоносцы потеряли Святую Землю.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.