Цитадель - [125]
— Вы сломаете себе шею и погубите людей, — сказал барон, когда вместе с братом Реми и другими военачальниками осматривал ущелье, в котором, по утверждению посланца капитула, и располагался этот таинственный канал.
Де Труа настаивал на том, что надо спуститься на самое дно этого ущелья, и тогда слабость в обороне, казалось бы неприступного замка, станет очевидной.
— Откуда вы это можете знать, шевалье? — недоверчиво спросил барон, — вы что бывали в замке прежде?
— Я пришел к этому выводу путем ряда умозаключений, — смиренно ответил монах, чем положил первый камень в башню неприязни, которая воздвигалась в сердце гордого и не такого уж глупого бургундца. Так решил он, значит есть какая-то орденская тайна и он к ней не допущен. Это ли не унизительно?! Так размышлял он и все время вьющийся поблизости шевалье был постоянным возбудителем этих размышлений.
— И что же вы там нашли? — спросил барон, когда де Труа объявил, что необходимые работы закончены.
Тот охотно объяснил.
— В теле скалы есть глубокая расщелина, со стороны она кажется поверхностной трещиной, еще первый строитель замка заметил, что если в этом месте углубить дно реки, то создается как бы колодец, вы меня понимаете?
— Нет.
— По расщелине проложена труба с греческим винтом, ворот которого наверху в замке, там ходит лошадь по кругу и непрерывно вращает ворот, в силу чего вода непрерывным потоком из реки поступает в бассейн.
— Теперь понятно, — сказал де Бриссон, хотя это разъяснение ничего ему не разъяснило.
— Мы разрушили этот ворот, починить его, сидя наверху, нельзя. Каждый спустившийся будет убит, я поставил на другом краю ущелья самострельщиков. Я думаю Синан уже понял, что его неуязвимости пришел конец.
— Посмотрим, посмотрим.
— Как только мы закончили работы, я велел отправить старцу послание с предложением о переговорах.
Барон сверкнул в его сторону глазами.
— Я имею подобные полномочия, барон, — упредил его гнев брат Реми, — и потом, вы ведь сами понимаете, нам нужно спешить, наши люди измучены, чем раньше мы…
— То время, которое требовалось, чтобы предупредить меня, наши люди могли бы подождать.
— Если вы считаете себя задетым, я готов принести извинения.
Вот эта властная покладистость в посланце капитула была отвратительнее всего.
— Что же вы написали в этом послании?
— Что великий капитул, в случае искренней и полной капитуляции замка Алейк, и прекращения сопротивления всяческого, и делом, и умыслом, против людей и интересов Храма, от разрушения замка и полях замков страны готов воздержаться, получая, однако право на взимание ежегодной дани размером двадцать тысяч мараведисов.
Барон ударил перчаткой по железному наколеннику я хмыкнул.
— Две глупости сразу, ежели мы можем взять их за горло, как вы утверждаете, отчего нам отказываться от этого, зачем оставлять неразрушенным это гнездилище убийц. Другая глупость про дань. Отчего вы решили, что в замке этом могут быть такие деньги? Синан, я думаю, человек не нищий, но всему есть предел. Кучу отрезанных голов они, может быть, и могли бы принести к нашим ногам, но не кучу золота.
Брат Реми пожал плечами, предоставляя разрешение спора ходу событий.
День для ответа был назначен сегодняшний.
— Они опускают ворота! — крикнул кто-то из рыцарей, указывая в сторону замка.
Де Труа мог бы посмотреть в сторону барона, чтобы насладиться зрелищем его бессильной ярости, которая во всем великолепии выразилась на его рыжебородом породистом лице, но не стал. Кажется, он не нуждался в подобного рода развлечениях. Брат Реми стал спускаться к шатру, где был среди прочих привязан его конь. Взобравшись в седло с помощью своего верного оруженосца Гизо, он снова приблизился к барону и его свите.
— Опущенные ворота — признание своей слабости и одновременно приглашение для личной встречи. Вы присоединитесь ко мне, барон?
— У меня несколько иное представление о том, как должны сдаваться замки. Отчего бы этому старцу не прибыть сюда, к моему шатру. Насколько я слышал, он не так уж стар.
— Барон, это не обычный противник, для ассасинов значительно большим унижением является впустить кого-либо к себе.
Барон усмехнулся.
— Значит мне уже доводилось их унижать. Как-то я побывал внутри этого логова.
— Сегодняшний визит во многом будет отличаться от того, уверяю. И для вас, и для меня, — добавил брат Реми не совсем понятную фразу, разворачивая своего коня.
— Не собираетесь ли вы отправиться туда один? — весело спросил барон.
— У меня есть полномочия для этих переговоров, но как высокому посланцу капитула, мне положена свита из двенадцати человек, надеюсь, вы позаботитесь о том чтобы честь Храма не была унижена.
С этими словами шевалье дал коню шпоры и поскакал по тропинке, кружным путем выводящей к площади, перед висячим мостом замка.
Барону пришлось в самом спешном порядке, проявляя торопливость, почти роняющую его достоинство, отряжать рыцарей для сопровождении посланца графа де Ридфора. Когда копыта лошадей брата Реми и его оруженосца гулко цокали по кедровым брусьям подвесного моста, богато разодетые рыцари спускались по лесистому склону, оставляя в спешке куски своих белых плащей на иглах злого ливанского можжевельника.
«Проклятие» — роман о последнем Великом магистре Ордена Тамплиеров Жаке де Молэ, о том, как он и его рыцари были подло оклеветаны и преданы сожжению как еретики, о коварном августейшем мерзавце — короле Франции Филиппе Красивом, который ради обогащения уничтожил Орден Храма Соломонова, но так и не воспользовался плодами своего коварства, о том, как Орден видимый превратился в Орден незримый.
Хроника жизни и приключений таинственного посланника истины, который в поисках утраченного имени встретил короля Франции Филиппа Красивого, мудрого суфия Хасана, по прозвищу «Добрая Ночь», великого магистра Ордена Соломонова храма Жака де Молэ, первую красавицу Флоренции Фьяметту Буондельвенто, принцессу убийц-ассасин Акису «Черную Молнию», гордого изгнанника мессера Данте Алигьери, хитрых торговцев и смелых рыцарей, хранивших тайны Ордена тамплиеров.
Роман о храбром и достославном рыцаре Гуго де Пейне, о его невосполненной любви к византийской принцессе Анне, и о его не менее прославленных друзьях — испанском маркизе Хуане де Монтемайоре Хорхе де Сетина, немецком графе Людвиге фон Зегенгейме, добром Бизоле де Сент-Омере, одноглазом Роже де Мондидье, бургундском бароне Андре де Монбаре, сербском князе Милане Гораджиче, английском графе Грее Норфолке и итальянце Виченцо Тропези; об ужасной секте убийц-ассасинов и заговоре Нарбоннских Старцев; о колдунах и ведьмах; о страшных тайнах иерусалимских подземелий; о легкомысленном короле Бодуэне; о многих славных битвах и доблестных рыцарских поединках; о несметных богатствах царя Соломона; а главное — о том, как рыцарь Гуго де Пейн и восемь его смелых друзей отправились в Святую Землю, чтобы создать могущественный Орден рыцарей Христа и Храма, или, иначе говоря, тамплиеров.
Роман о храбром и достославном рыцаре Лунелинке фон Зегенгейме; об императоре Священной Римской Империи — Генрихе IV, об императрице Адельгейде, чей светлый образ озарил темную и кровавую эпоху; о колдунах и ведьмах; о многих великих сражениях и мужественных поединках; о Первом крестовом походе и о взятии Святого Города Иерусалима; о герцоге Годфруа Буйонском и брате его, короле Бодуэне I; о смелых воинах Гуго Вермандуа и Боэмунде Норманне, а также об основании ордена Христа и Храма и о том, кто были первые тамплиеры.
«Древо Жизора» — роман о тамплиере Жане де Жизоре и великой тайне его родового поместья, об истории Ордена Тамплиеров в 12 веке, о еретиках-альбигойцах и их сатанинских обрядах, о Втором и Третьем крестовых походах, о достославном и достопамятном короле Ричарде Львиное Сердце и его распутной матере Элеоноре Аквитанской, о знаменитых французких трубадурах и о том, как крестоносцы потеряли Святую Землю.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.