Цитадель - [106]

— Благодарю вас, — сказал шевалье. Нетрудно было понять, что его решили выделить. Почему? Не из-за одного же удачно выполненного поручения.

«Удачно», — улыбнулся про себя де Труа. И кто он все-таки такой этот необыкновенно самоуверенный тип? Кажется, даже по манерам и приемам общения, не рыцарь.

— Собственно говоря, благодарить вам некого, ибо ваше посвящение, необыкновенно раннее, прошу заметить, происходит по большей части ввиду особого стечения обстоятельств. Ваши личные качества тоже сыграли при выборе вашей кандидатуры определенную роль, но не решающую. В основном обстоятельства. Вы, наверное, хотели бы узнать какие именно?

Шевалье сковано кивнул.

— Было бы интересно.

— Месяц назад умер граф де Торрож, великий магистр ордена нашего.

— Я ничего об этом не слышал.

— А об этом никто ничего не слышал. О его смерти будет объявлено сегодня, во время заседания великого капитула, на котором будет выбран новый великий магистр. Так делается для того, чтобы орден ни на один час не оставался без своего управителя, дабы не соблазнять многочисленных врагов своим беззащитным видом. В течение месяца собирались со всей Европы магистры орденских областей. Наконец, собрались и вот, в честь такого редкостного собрания, решено произвести торжественное посвящение и приобщение великих орденских тайн для группы наиболее отличившихся и достойных рыцарей. Теперь вы все знаете.

Шевалье кивнул.

— Да, теперь я все понял.

— За час до полуночи вы должны быть здесь в торжественном рыцарском облачении.

— В этой роще? — спросил де Труа, косясь в сторону двух белых колонн обозначающих, по приметам прокаженного короля, начало лабиринта, обязанного привести к Соломонову кладу.

— В этой роще. Здесь будет много народу в эту ночь, но вы ничему не удивляйтесь. И ничему, что произойдет после того, как вы покинете эту рощу, тоже не удивляйтесь.

— Вы говорите, что посвящение будет вон в том храме?

— Да.

— Спасибо, брат Гийом. Теперь не осталось никаких неясностей.

Опустив голову на грудь, шевалье де Труа медленно ехал по узкой Иерусалимской улочке в районе башни Давида. Он размышлял. Вот как значит устроена жизнь. Пока он стремился изо всех сил попасть хоть в самые ничтожные прихожие орденского Храма, пока карабкался срывая ногти, пока терпел унижения и побои, в надежде достичь запретной цели, пока убивал, воровал, предавал и обманывал во имя ее, она оставалась недостижимой. Стоило ему разочароваться, стоило ему посмотреть по сторонам в поисках новой цели, стоило ему наплевать на тамплиерский плащ, как орденские тайны сами падают ему под ноги. Никаких не требуется усилий, чтобы разомкнуть таинственный круг, он размыкается сам. Его не просто впускают, его тянут туда.

Как только перестаешь хотеть, тут же получаешь все, чего хотел!

Не будь на территории капитула Соломонова клада, и не будь у него ключа к нему, шевалье и не подумал бы являться на сегодняшние ночные бдения. Ненависть у него была сейчас сильнее любопытства. И он радовался, что догадался вытащить ассасинский кинжал из глупой башки де Кренье. Эту позолоченную улику можно с большей пользой применить здесь в Иерусалиме. Сегодня взаимовыгодной и тайной дружбе Храма и замка Алейк будет нанесен сильный удар.

А что касается клада…

Во время выборов великого магистра под покровом массового празднества, ему будет легче сделать то, что он задумал. Все складывается так, как если бы он сам все складывал.

Шевалье ударил тяжелой перчаткой свою кобылу между ушей и она затрусила резвее.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ. В ОЖИДАНИИ РАЙМУНДА

— Иди, седлай коня, — велел граф Раймунд Триполитанский своему оруженосцу, после того, как тот стянул ему на спине последние ремни, которыми крепились наплечники. Когда юноша выбежал, Раймунд несколько раз прошелся по комнате, поводя руками, проверяя не нарушилась ли свобода движений, требующаяся воину в бою. На лице его отображалась задумчивость и сосредоточенность. Итак, многое может решиться уже сегодня. По настоянию великого провизора всем участникам заговора надлежало собраться к ночи в королевском дворце. Необходимость вводить в действие войска могла возникнуть в любой момент и, поэтому, лучше было бы всем военачальникам находиться в одном месте, — только так можно было обеспечить согласованность действий.

Насколько знал граф, делегации выборных также содержались наготове. Д'Амьен настаивал на необходимости действовать строго по уложению Годфруа, дабы впоследствии иметь в руках дополнительный аргумент в будущих переговорах с курией, Филиппом-Августом, Ричардом Львиное Сердце, или Фридрихом Барбароссой. Обычно этому институту власти никто особого значения не придавал, да и сейчас, ввиду своей громоздкости, собрание выборных делегаций, очень усложняло конструкцию заговора. Многие говорили об этом Д'Амьену, но он был непреклонен.

Что ж, может быть ему виднее, думал мрачноватый гигант Раймунд, вдумчиво двигая правым плечом, недовольный креплением соответствующего наплечника. Может быть прав, да, но напрасно он себя ведет так, как будто уже стал полноправным властителем Палестины. Настоящий передел власти начнется уже после падения общего врага, после того, как бело-красный плащ будет втоптан в пыль Святой земли. Раймунд прекрасно понимал, что его сюзерен Филипп-Август обязательно захочет вмешаться в здешние дела, в случае ухода с арены Бодуэна, а оно, судя по всему, тоже не за горами.