Цитадель - [27]

Крамов попросил Эриксона представить ему Лерана «поглубже и пошире», выслушал его и задал вопрос:

— Леран, что ты думаешь о красоте человеческой? Она есть или её нет?

Леран смотрел ему в лицо, оно притягивало к себе чем-то таким, чего в других не было вовсе. Но выразить это «что-то» не получалось.

— Я убеждён, Майкл: красота есть везде. Только чаще всего она скрыта безобразием.

Мартин застыл с открытым ртом, упёршись взглядом в Лерана, словно перед ним предстал оживший Аристотель.

— Твою дивизию! — воскликнул Крамов, — Он ещё и разговаривает! Так их, Леран! Именно безобразием! Но, — не всегда.

Он выскочил из-за стола, свалив стул и раздвинул ширму полностью.

— Продолжайте пир, господа. А я займусь своим делом. Леран, сядь так, чтобы я видел тебя. Каждому, как говорится, своё. Комиссар, сдвинь своё ненасытное чрево. Вот так!

Крамов перенёс мольберт ближе к столу, сел рядом на табуретку, положил руки на колени.

— Если я не начну сейчас, я не начну никогда. В таком случае жизнь моя прошла зря и даром. Простите меня, друзья…

Мартин с Эриксоном восприняли причуду хозяина кухни-студии как должное и дружно объединили усилия по уничтожению почти пригоревшего мяса и заготовленных Бартом градусных жидкостей. Комиссар ел как после сорокадневного поста, Барт следил за наполнением стаканов. Леран сидел и размышлял о том, как эти люди нашли друг друга и о том, что ему, Кронину-младшему, повезло: он среди тех, с кем, по выражению Барта, можно идти в разведку. Эриксон ощутил, что не выдерживает соревнования с железным и дважды превосходящим его по объёму Мартином, и, расслабленно откинувшись на спинку стула, сказал:

— Леран, я обещал тебе Россию? Я выполнил обещание. Майкл Крамов, — абсолютно русский, совершенно северный человек. Его прежнее имя — Михаил. Пусть он смотрит на тебя, а ты изучай его. Сеанс продлится недолго, Майкл быстро работает.

— Барт, ты прав как всегда, — немедленно среагировал художник, — А хороший обед усиливает твою правоту. Этот закон природы, Леран, открыт мной. Запомни его, — он одновременно говорил, смотрел на Лерана, а правой рукой стучал и шуршал по холсту угольным карандашом.

Эрнест Мартин довольно урчал, то и дело прикладывая платочек к толстым губам. Глаза его лучились довольством жизнью в её ближайшем окружении.

— Майкл, — наконец обрёл дар речи Мартин, — включи меня в фон. Из меня получится отличный второй план.

— Эрнест, я не могу так рисковать. Если я возьмусь за тебя, мне не хватит этого холста. Ты не вмещаешься в рамку. Но твоё пожелание я учту, когда мне понадобится контраст к чему-нибудь светлому и лёгкому.

— Ты злая русская лисица, Майкл, — отозвался Мартин, — Мой портрет мог бы прославить тебя.

— Леран, не обращай внимания на пьяниц. Они много шумят, но они безвредны, как домашние осы. Я впервые встречаю столь оригинальное лицо, — снизил силу и тембр голоса Майкл, — Потомок индейцев, — и вдруг с такими глазами, с таким волосом… Невероятно…

Он ещё что-то пробормотал и совсем ушёл в работу, уже ничего лишнего не замечая, сжав челюсти так, что заиграли желваки на скулах. У Эриксона же открылось второе дыхание, и он присоединился к Мартину, который трудился над столом всё ещё на дыхании первом, как и положено тренированному спортсмену. В тишине, прерываемой иногда замечаниями комиссара по поводу качества купленного Бартом мяса, прошло минут двадцать, когда раздался дверной звонок.

На звонок среагировал только Крамов. Он положил руки на колени, прислушался, потом поднялся и пошёл к двери. Не заглядывая в глазок и не спрашивая, кто явился, Майкл распахнул дверь и склонился в поклоне.

— Прошу, дорогие гости. Вам следовало бы поторопиться. Пока неутомимый Эрнест не уничтожил мой стол вместе с ножками. Он собирается бросить и их на сковородку.

Мартин и Эриксон переглянулись, встали и направились к двери, Леран присоединился к ним.

«Крамов прав, — подумал Леран, увидев вошедших, — люди интереснее любых картин». Перед ними стояли двое: маленькая изящная китаянка с весёлым строгим лицом и мужчина чуть повыше с таким же лицом, но без признаков веселья, в складчатом ярко-жёлтом плаще, скрывающем не только обувь, но и кисти рук.

— Лия! Как ты меня нашла? — Мартин приблизился к китаянке, одетой в строгий официальный костюм, наклонился и прикоснулся губами к её пухленькой жёлтой щеке.

— Ли, — жена Эрнеста, — негромко сказал Эриксон Лерану, — А тот в жёлтом, — её дядя, тибетский лама. Сегодня я перевыполнил обещание…

Ли рядом с могучим Мартином выглядела обиженной девочкой у ног непреклонного отца. «Замечательное сочетание, — с удовольствием решил Леран, — внешнее несовпадение скрывает внутреннюю гармонию».

Лама в ответ на приветствия наклонил голову и что-то прошептал, и Крамов пригласил всех за стол. Эриксон занялся его срочным переоборудованием. Узнав от Барта причину застолья, Ли скользнула взглядом по Лерану, скрывая любопытство; было понятно, что она заочно с ним знакома. Тибетский дядя смотрел куда-то между людьми, но Леран чувствовал всем телом, что является для ламы центром внимания, — будто прохладный ветерок, рождённый снежными вершинами, струился от него, обнимая Лерана. Видимо, поняв, что объект негласного наблюдения заметил его скрытое внимание, жёлтый монах повернул лицо к Крамову.