Цирк мертвецов - [82]

В школе Ларри не принадлежал ни к каким группировкам. Во время ланча он, как правило, сидел один в кафетерии и каждый день поглощал одну и ту же не шибко здоровую пищу: водянистый кофе и половинную порцию макарон с сыром, а на десерт — грушевый пирог. Теперь уже почти все дети знали о его отце (или слышали сплетни) и избегали общения с ним, хотя некоторым было интересно, особенно девушкам, самые смелые подходили к его столику и спрашивали:

— А твой папа и в самом деле гангстер?

— Нет, он — бизнесмен.

— А мы слышали, что он убивает людей.

— Мой отец и мухи не обидит.

— А ты когда-нибудь был в Лас-Вегасе?

— Да.

— Ну и как тебе?

— Здорово.

— А я слышала, что ночью звёзды так ярко святят, что у тебя начинает кружиться голова. Ты это видел, Ларри?

— Нет.

— И ты всю жизнь будешь парализован?

— Да.

— Тебя это бесит?

— Да.

Ларри семнадцать лет. С территории школы его вывозит директор — мистер Эллиот, человек с двойным подбородком. Ларри исключили за то, что он вымогал деньги у нескольких студентов, в том числе у девушки, которую звали Норма Рудман, дочери раввина Макса Рудмана, который привёз её утром в школу, а сейчас его чёрный «Быоик-Роудмастер» отъезжал от тротуара.

Ларри остался один на тротуаре ждать отца. В три часа, когда кончились занятия, он сидел там же, скрючившись в своём инвалидном кресле. Ни один из студентов не заговорил с ним, они побежали к своим машинам или к школьным автобусам, стоящим возле тротуара.

Джин Бёрк уехал на своём «Олдсмобиле» пятидесятых годов. На его лице застыла слишком уж широкая улыбка. Но Джин Бёрк волновал Ларри в последнюю очередь. Он думал о своём отце, зная, что тот будет рад, что он не сломался, что, несмотря на все крики и проповеди, отвергал все обвинения, которые в течение двух часов предъявляли ему директор и раввин.

На улице стемнело, когда напротив школы появился серебряный «Купе-де-вилль» его отца. За рулём сидел Карл Риз. Он помог Ларри забраться на заднее сиденье, потом сложил кресло и засунул его в багажник. Никто из них не заговорил по дороге домой. В их огромной гостиной его мать, которая в конце года умерла от передозировки наркотиков, абсолютно пьяная лежала на кушетке в лифчике и брюках.

Ларри отправился в свою комнату. Он хотел плакать, но не мог. Он так никогда и не пошёл больше в школу.

Тут он внезапно широко открыл глаза. До рассвета оставалось недолго, Гавана повернул голову на звук лёгкого дыхания: эрдельтерьер, которого он видел прошлой ночью, стоял рядом на траве и слегка дрожал, с его подбородка капала слюна. За собакой стоял высокий чернокожий мужчина и держал её на толстом красном поводке, на нём была старомодная афро и голубой махровый халат.

— Вы здесь всю ночь просидели, — подозрительно произнёс чернокожий человек. — Вы в порядке?

Гавана кивнул, глядя на пыхтящую собаку и стараясь собраться с мыслями.

— Я в порядке.

— Спайк всю ночь поскуливал и смотрел в окно. Теперь я знаю почему.

— Извините, я не хотел вас будить.

— Извинения приняты, — ответил чернокожий мужчина. Тут он указал на инвалидную коляску, сложенную в багажнике «Эльдорадо»: — Это ваша коляска?

— Да, это моя коляска.

— У моего брата Леона была похожая. Во время войны во Вьетнаме он получил пулю в спину. А вы?

Гавана, не привыкший к такой фамильярности, посмотрел на чернокожего затравленными глазами.

— У меня был полиомиелит, когда я был маленьким. Чернокожий заметил выражение его лица и сказал:

— Вы не подумайте, я не хотел лезть в вашу жизнь.

— Да ладно. Ничего особенного, — тихо ответил Гавана, наклонился и наморщил лоб. — А можно вас попросить об одолжении?

— Попросить вы можете. Я не обещаю, что я это сделаю.

— Помогите мне, пожалуйста, сесть в моё кресло. Чернокожий печально улыбнулся:

— Конечно. Это я могу.

— Спасибо.

Чернокожий поднёс палец к носу Спайка и приказал ему лежать в мокрой траве. С лёгким напряжением он вынул кресло из багажника, разложил его и подвез к дверце машины:

— Вы готовы?

— Если готовы вы.

Ноги Гаваны беспомощно болтались в воздухе, когда чернокожий бережно, как ребёнка, поднял его и вытащил на тротуар. Как только он оказался в своём кресле, на брюках Гаваны стало расползаться мокрое пятно, а Спайк поднял голову и стал нюхать запах мочи, окутавший его. Виновато поглядев на него, чернокожий сказал:

— Плохи дела у вас, мистер.

— Я не чувствую себя виноватым.

— И Леон не чувствовал. А я чувствовал. Гавана только пожал плечами и покатил своё кресло вниз по улице Аргил, прочь от особняка Аргил и всего того, что произошло в квартире Криса Лонга на втором таже. Голливудский бульвар был тремя кварталами жнее, «Дом любви» — ещё в четырех кварталах к западу. Теперь он стал его домом, единственным местом, где он чувствовал себя в безопасности.

Гавана оглянулся на чернокожего человека:

— Спасибо за помощь.

— Был рад помочь.

Гавана думал о разном, медленно катя своё кресло по улице Аргил. Свет фар, скользнувших по лицу, заставил его отвернуться. По противоположной стороне улицы шла, шатаясь, пьяная женщина, одетая в красный кожаный жакет, и громко пела «With a Little Help from My Friends», песню «Битлз» с «Сержанта Пеппера». Какой-то мужчина зло закричал в окно: «Эй, ты, заткнись!» — но она только рассмеялась и запела ещё громче, путая слова и их смысл.