Цимес - [20]
Через несколько лет я женился. Она сказала, что беременна от меня, и я поверил. Я привык к ней и к ребенку и даже расстроился, когда она меня бросила. Впрочем, все это было не важно, ничто не мешало мне искать и любить Симонетту. Желать ее — безумно.
И вот теперь…
Нет, я все еще не могу поверить до конца, что эта маленькая Сима, девушка с ускользающим взглядом, и есть моя выстраданная и все-таки появившаяся любовь.
Понимаете, я так долго ждал, что никак не могу ошибиться.
Именно поэтому я ее не трогаю. Ведь если я ошибся и Симонетта вновь ускользнула от меня, на что мне эта восхитительная плоть?
— Избавься от нее, — шепчет мне кто-то внутри — и делается так страшно…
Целых пять столетий одиночества — немудрено, что я так недоверчив.
— Избавься от нее. Избавься. Горная дорога, вино, которое впитало так много солнца. А потом снова — вечное томление, вечное ожидание Симонетты, и никто никогда не сможет тебе помешать.
Желать — ее…
Днем мы поехали во Флоренцию.
На Симе легкое белое платье и босоножки из тонких золотистых ремешков. Я веду ее на самый верх, обзорная площадка — всего четыреста одиннадцать ступеней, и мы в небе.
— Смотри, теперь весь этот город — твой…
— Сандро, понимаешь, я ужасно боюсь высоты.
Она стоит, прижавшись к стене и не поднимая глаз.
— Ты ошибаешься. Ты боялась высоты, да. Но с тех пор, как ты со мной, как мы — вместе, твой страх прошел. Потому что сейчас ты уже научилась летать. Ты ведь и сама это знаешь, правда? Вот эта пропасть перед нами — сделай шаг, и полетишь.
Она смотрит на меня недоверчиво, поднимает руку и кладет ее мне на грудь — слева.
— А это зачем? — смеюсь я.
— Пусть твое сердце скажет мне то же, что и твои губы…
— Ты… ты не доверяешь моим губам?
— Тс-с-с… — другой рукой она накрывает мне рот, и — непроизвольное движение — поцеловать ее легкую, прохладную ладонь… — Я слушаю твое сердце…
Тепло от ее руки поднимается вверх, к лицу, к глазам, заливает их, превращается в жар. Его так много, он обжигает, начинают слезиться глаза и…
— Хорошо. Это хорошо, Сандро. Ты плачешь, значит — испытываешь боль, значит — любишь. А тому, кого любишь, лгать невозможно. — Она убирает руку, и я ощущаю в этом месте пустоту.
— Ты забрала мое сердце.
— Нет, я забрала только твою тоску…
— Но откуда ты знаешь?..
— Я — женщина, Сандро.
— Я хочу твою руку тут — всегда.
— Она вернется, я обещаю…
Сима отрывается от стены, подходит к парапету и заглядывает вниз — на лежащий под ногами город.
— Вот видишь, я же говорил. Страх прошел…
— Нет, милый, он не прошел, он по-прежнему внутри. Но ты — сильнее страха.
— Мы ведь знакомы всего несколько часов. Ты уверена? Ты уверена во мне?
— Я уверена в себе. Над нами небо Тосканы, и я знаю, что смогу… — она оборачивается, и ее взгляд впервые направлен на меня — прямо в сердце.
— Расскажи мне про город, Сандро. Про мою Флоренцию…
Мы просто бродили, и я показывал ей город таким, каким знал его с детства — его пропитанные солнцем, горячие камни. Я рассказал ей про Симонетту и Джулиано и даже про Сандро — не все, но многое. Только про Мию — нет. И все же еще никогда и ни с кем я не говорил — так. А Сима — она прижималась ко мне горячим бедром, слушала и улыбалась, напевала и пританцовывала. И все время, все время не сводила с меня глаз.
Мы вернулись затемно, и — еще в саду — ее лицо, ее закрытые глаза оказались так близко, а ее губы выдохнули: «Да-а-а…» и раскрылись…
Нежность — самая гибельная форма страсти.
Я гладил Симонетту по лицу и укачивал — как ребенка.
Я не могу ошибиться… Мия должна мне помочь, она ведь еще жива, она дышит, она всегда рядом. А Сима… Сима — это другое. Она не рядом, она — во мне. И если я ее потеряю, выходит, я потеряю себя, правда?
Я пью ее и не могу напиться — пятьсот лет жажды утолить невозможно. Я так боюсь, ведь тогда снова вернется тоска. Я обнимаю ее изо всех сил, прижимаю к себе и вдруг, совершенно неожиданно для самого себя, уже почти задремав, говорю:
— Давай завтра поедем в Ниццу? Прямо с утра. Там дивные голубые камни на побережье. Таких нет больше нигде, ты увидишь. А какая чудесная дорога, помнишь? Особенно тот поворот, почти на самом верху, откуда потрясающий вид на холмы. Возьмем с собой корзинку с едой — хлеб, сыр, виноград. И обязательно бутылку вина, белого вина, в нем так много солнца. Поедем?
Я чувствую ее тело и слышу ее сонный голос:
— Не хочу в Ниццу… Никуда не хочу… Хочу тебя… Давай лучше останемся дома и весь день не будем вылезать из постели… А сейчас — спать… спать…
Мия молчит… Раньше я всегда слышал ее смех, ее голос. И знал, что делать. Отчего она молчит? Неужели смерть все-таки взяла свое и она покинула меня совсем? Я убил ее — да. Или… Нет, не помню… И значит, Симонетта наконец снова осталась одна, и никто не может мне помешать любить ее, как раньше, только ее одну. Тогда… Может, это и правда возможно — остаться дома. Как бы мне этого хотелось… Может, у нас получится, а? Как вы думаете?
Впервые за пятьсот лет.
Просто остаться дома…
Привет, счастливчик!
Как сказать, с чего все началось?
Просто. Женщина летела в Геную. Есть такой портовый город в Италии, не похожий ни на какой другой. Он лежит, как рыба, выброшенная на берег, и тяжело дышит, подставив солнцу соленый бок. Копит силы, готовится к прыжку обратно туда — в море. Вращает круглым холодным глазом — маяком. И плавники его буры от песка и крови.
Ремонт загородного домика, купленного автором для семейного отдыха на природе, становится сюжетной канвой для прекрасно написанного эссе о природе и наших отношениях с ней. На прилегающем участке, а также в стенах, полу и потолке старого коттеджа рассказчица встречает множество животных: пчел, муравьев, лис, белок, дроздов, барсуков и многих других – всех тех, для кого это место является домом. Эти встречи заставляют автора задуматься о роли животных в нашем мире. Нина Бёртон, поэтесса и писатель, лауреат Августовской премии 2016 года за лучшее нон-фикшен-произведение, сплетает в едином повествовании научные факты и личные наблюдения, чтобы заставить читателей увидеть жизнь в ее многочисленных проявлениях. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
В этой книге собраны рассказы о боевых буднях иранских солдат и офицеров в период Ирано-иракской войны (1980—1988). Тяжёлые бои идут на многих участках фронта, враг силён, но иранцы каждый день проявляют отвагу и героизм, защищая свою родину.
В книгу вошли повести и рассказы о Великой Отечественной войне, о том, как сложились судьбы героев в мирное время. Автор рассказывает о битве под Москвой, обороне Таллина, о боях на Карельском перешейке.
В повести «Ана Ананас» показан Гамбург, каким я его запомнил лучше всего. Я увидел Репербан задолго до того, как там появились кофейни и бургер-кинги. Девочка, которую зовут Ана Ананас, существует на самом деле. Сейчас ей должно быть около тридцати, она работает в службе для бездомных. Она часто жалуется, что мифы старого Гамбурга портятся, как открытая банка селёдки. Хотя нынешний Репербан мало чем отличается от старого. Дети по-прежнему продают «хашиш», а Бармалеи курят табак со смородиной.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)