Циклон «Блондинка» - [55]

Бедная девушка: проделала такой путь и не позволила себе ни минуты отдыха. Он — мужчина, и то валится с ног от усталости. Баннистер решил сделать Эвелин приятное, пусть она порадуется.

Не будет он бриться! Пусть девушка видит, что вовсе не из-за небритой физиономии он отпустил ее одну. Да, это удачная мысль! Как ни отвратительно, а сегодня он впервые в жизни обойдется без бритья, дабы доказать другому человеку искренность своего доверия. Правда, насколько он знает девушку, от нее дождешься похвалы не раньше, чем борода отрастет до пояса.

Лорд решил лечь спать. Разумное времяпрепровождение, уже хотя бы потому, что никогда не знаешь, в какой дальний путь тебя позовут, пробудив ото сна. Сейчас, похоже, их путешествие закончено, однако ученый-эмпирик должен делать выводы на основе практики.

А практика показывает, что при аналогичных предположениях он уже не раз предавался подобным блаженным иллюзиям — и понапрасну.

Итак, профессор не стал бриться, а улегся на циновку и провалился в сон.

4

В просторной светлой палате находилось восемь человек — выздоравливающие после ранений или болезни легионеры. Мужчины с бронзовым загаром резвились, как могли: разговаривали, играли в карты, курили трубки. Лишь один человек стоял спиной к остальным и смотрел в окно.

Раздался стук в дверь. Вошла Эвелин.

— Мне нужен господин Мюнстер, — звонко произнесла она.

Стоявший у окна легионер медленно обернулся и взглянул на посетительницу. На его худом, болезненном лице застыло выражение какого-то вселенского безразличия и отстраненности. Зато остальные легионеры бросали на стоявшую в дверях красивую девушку живые и любопытствующие взгляды. Глаза Мюнстера были обращены к посетительнице с тем же безучастным спокойствием, с каким минуту назад обозревали деревянную скамью в саду. Эта безучастность не имела ничего общего с тупым безразличием душевнобольного, она была инстинктивной реакцией человека, свыкшегося с утратой своего места в жизни. Обращенный в прошлое, он существует в настоящем, как бы не сознавая, что делает; он способен лишь на действия, закрепленные автоматизмом привычки, а значит, совершаемые как бы без участия разума. Он отозвался сдержанно и тихо, но внятным голосом:

— Мюнстер — это я. Чем могу служить?

— А я — леди… то есть мисс… — вконец запутавшись, она вдруг предложила: — Вы не выйдете со мной в сад?

— Как вам угодно…

Размеренным, механическим шагом он последовал за ней.

У Эвелин было такое ощущение, словно кто-то невидимой рукой сдавил ей сердце, и легкие, и горло, не давая вздохнуть. Ей до такой степени было жаль Брэндса, что она забыла о собственных мытарствах. Этот человек был заживо погребенным действующим лицом жестокой жизненной драмы. Душа его не умерла, лишь застыла. Существование, близкое к летаргии, было настолько противоестественным, что потеря рассудка показалась бы подлинным избавлением. Как повести разговор, с чего начать?

Во дворе, кроме них, не было ни души.

— Сударь, я знаю, кто вы. Ваше подлинное имя — Брэндс, вы служили в чине лейтенанта…

— Вот как? — промолвил Брэндс без тени заинтересованности, можно сказать учтиво, но Эвелин чуть не расплакалась.

— Ваша трагедия мне известна, и даже лучше, чем вам самому.

— В самом деле? — Опять тот же безжизненный тон, словно два раза подряд ударили по одной и той же клавише рояля.

— Прежде всего вы должны знать, что брат ваш ни в чем не виновен.

Что это? Лицо собеседника дрогнуло. Значит, на этот раз ее слова вызвали ответную реакцию… Брови лейтенанта Брэндса нахмурились, изобразив греческую букву «дельта».

— Кто вы такая?

— Человек, который знает всю правду и разыскал вас, чтобы вернуть вам честь. Ваш брат так же невиновен, как и вы. Преступление совершил ваш зять Вильмингтон.

И Эвелин посвятила Брэндса во все хитросплетения зловещей интриги, начиная с танцовщицы, заманившей Холма в свои сети, и кончая прощальной запиской, которой так ловко воспользовался Вильмингтон, после того как похитил карту. Легионер опустился на скамью, ладонью непроизвольно потрогав бок, словно незарубцевавшаяся рана еще пульсировала болью.

— Да, — задумчиво проговорил он, — вполне возможно, что все происходило именно так… Не знаю, откуда вам известны эти факты, но я верю вам. Зато мне, расскажи я подобное, не поверила бы ни одна живая душа, да, впрочем, теперь это и неважно…

— Скажите, а если бы вы вернули исчезнувшую карту в пакете с нетронутыми печатями, это спасло бы вашу честь?

— Дорогая мисс, ту карту давным-давно переправили в такое место, где знают ей цену, так что и печати давно вскрыты, и документы прочитаны.

— Прошу вас ответить на мой вопрос: что, если достоверность этой истории подтвердит надежный свидетель и возвратит вам пакет в нетронутом виде?

— В таком случае… — В глазах Брэндса появился живой блеск, а на щеках проступил румянец. — Тогда не только моя невиновность была бы доказана, но я сумел бы оказать родине громаднейшую услугу…

— Извольте, — Эвелин протянула ему пакет. Брэндс смотрел на пакет не отрываясь, и глаза его как-то странно блестели… Затем крупная слеза прочертила след по щеке и упала на отворот мундира.