Цифровой журнал «Компьютерра» 2013 № 40 (193) - [10]

Иногда я думаю, что было бы, придерживайся Волька Костыльков первоначального плана. То есть отнеси он кувшин Куда Надо, сдай под расписку, тогда оказался бы джинн в руках… Кто там в тридцать восьмом был главным в органах? Летом у власти ещё оставался Ежов Николай Иванович, хотя проницательные люди задним числом и замечали признаки скорого падения. Так это задним числом, а попади кувшин с джинном к «зоркоглазому и умному наркому»… О, тут роман на двадцать листов, с продолжением, продолжением продолжения и продолжением продолжения продолжения. 

Но я сейчас не о наркоме в специфических рукавицах, а о науке. 

С детства ощущаю к науке уважение. Она, наука, для меня была персонифицирована в соседе, жившем в следующем по улице доме, через невысокий заборчик-штакетник. По сельским меркам – ближе близкого. Он, академик ВАСХНИЛ, лауреат Сталинских и Ленинской премий, Герой Труда, и прочая, и прочая, выходил иногда на крыльцо или гулял по садику. На голове носил он чёрную шапочку, но не конфедератку, а ермолку, чем поражал сельских пацанов наповал. И звали его не так, как обычных соседей. Звали его Аведикт Лукьянович: для средней полосы России имя звучное, но непривычное. Говорил я с ним всего раз или два, если за разговор считать «Иди, мальчик, не мешай». Но всё-таки общение. Как водится в детстве, я был почти уверен, что тоже буду носить чёрную шапочку. 

Почти — потому что мечтал и об оранжевом космонавтском шлеме с гордыми буквами «СССР», и о серой генеральской папахе. Или о чёрной, адмиральской. На дворе — середина шестидесятых; когда и мечтать, если не тогда? в космосе мы первые, осваиваем Арктику с Антарктикой, флот науки бороздит Мировой океан, а на дне морей океанологи обживают подводные дома. И ведь всё — благодаря Науке. Как бы и мне её, Науку, чем-нибудь обогатить? Решить, что ли, теорему Ферма? Или открыть способ ликвидации кариесных полостей путем особой диеты? Может быть, сгодятся и неопровержимые доказательства посещения Земли могущественными пришельцами с далёкой Бетельгейзе — теми, что вошли в русскую мифологию Змеями Горынычами, спящими на каменных тронах где-то в море-окияне: о двенадцати хоботах и с крылышками? 

Увы, с годами энтузиазм мой поугас. Это бывает. Антон Павлович Чехов вон тоже в молодости горел желанием послужить науке, диссертацию написать. И тему выбрал весьма любопытную: «История полового авторитета». Но затем отвлёкся, и потому медицина потеряла, а литература обрела. Может, и к лучшему: мало ли в медицине магистров с докторами, всех всё равно не перелечишь. А литература, что литература? Известно что.

Ладно. Во всё ещё молодые, но уже студенческих годы прочитал я статью о том, как становятся академиками. Опубликована она была то ли в «Литературке», то ли в другом издании с налётом либерализма, потому картина в статье раскрывалась неожиданная: на пути к Чёрной Шапочке стоит волк-повытчик из тех, с кем довелось встретиться ещё Павлуше Чичикову. Стоит и не пускает. Процедура превращения учёного-исследователя в академики в статье выглядела до того унизительной, что, право, не вызывала иных эмоций, кроме отвращения. Возможно, статью писал человек, которому отказывали в Чёрной Шапочке многажды, возможно, статья была необъективной, но своё дело она сделала: по крайней мере одним соискателем на высокое звание стало меньше. Нет, я и потом был не прочь чем-нибудь одарить науку, но хотел уже сделать это нечувствительно, без упорного ползания по каменистым склонам. Не знает столбовой дороги, как же! Некоторые даже не сами идут по этой дороге, а их несут в паланкинах, по пути развлекая песнями и танцами. Но пусть их, некоторых, мы пойдём другим путём: найдем глиняный сосуд или увидим во сне подводные палаты Змея Горыныча о двенадцати хоботах. И тут же поделимся открытием.

Но глиняные сосуды не попадались, сны оставались туманными и неопределёнными, а кремнёвый наконечник времён палеолита как нашёлся, так и потерялся.  Бывает.

Но нет-нет а и щемит ретивое, когда слышишь о копипастных докторах всяческих наук, о походе корчевателей на российские, румынские и прочие журналы, а тут ещё, как алмазный венец, — реформа РАН.

Корчеватели, то есть наукообразные статьи, написанные трикстерами, а то и программами-диссертантами, попадаются то в одном, то в другом вроде бы солидном журнале. Надо же, удивляются потом, явную чушь — а опубликовали. Куда рецензенты смотрят?

А туда и смотрят. Проделайте эксперимент: возьмите научные журналы по тому разделу науки, в котором вы если не кандидат, то специалист, но журналы полувековой давности. Увидите много интересного. Особенно в медицине, но и в других науках тоже. В частности, увидите то, что ряд статей — заведомая бессмыслица, ритуальное письменное действо, не несущее в себе ни крупицы новых знаний. И старых тоже. Тут, конечно, важно и определение термина «наука». Помните, как у Станислава Лема?

«Машина заурчала, и вскоре площадь перед домом Трурля заполнилась толпой ученых. Одни потирали лбы, писали что-точто-то в толстых книгах, другие хватали эти книги и драли в клочья, вдали виднелись пылающие костры, на которых поджаривались мученики науки, там и сям громыхало, возникали странные дымы грибообразной формы, вся толпа говорила одновременно, так что нельзя было понять ни слова, составлял время от времени меморандумы, воззвания и другие документы, а чуть поодаль сидели несколько одиноких старцев; они беспрерывно мелким бисерным почерком писали на клочках рваной бумаги.