Чюрлёнис - [16]
В «Сонате моря», законченной в Петербурге, ощущается необыкновенное единство стиля, по* черка. Художник отказывается здесь от цветовой шкалы «Сонаты солнца», колеблющейся от холодного до самого теплого колорита, и выдерживает все три картины в единой красновато-зеленоватой гамме.
Аллегро полно коротких, весело и быстро вздымающихся, волн-полудуг. И чем выше от основания картины, тем мельче становятся они. И наверху волны как бы заканчиваются могучим многоголосым хором песчаных палангских дюн, поющих удивительную песню о вечном волнении моря.
Анданте иное. Гнутые дуги Аллегро сменяются тут очень медленно двигающимися линиями и массами дюн на дне морском, которые на глазах у нас будто бы застывают. Эти «мертвые» линии говорят о навечно уснувшем мире воды. Если ветер, этот всемогущий бог природы, в Аллегро привел в движение волны и широко залил дюны, вызвав в воображении художника полную веселья и счастья игру морского неистовства, то в Финале сонаты ветер уже безумствует и последствия этого трагичны – четырем челнам суждено быть погребенными под гигантской волной.
Дерево
Из пузырьков, кипящих в самой высокой волне, художник складывает свои инициалы-монограмму: МКЧ, словно говоря этим, что и сам попал в водоворот жизни, в стихию творчества, где ему тоже суждено погибнуть.
Во всех трех картинах мы видим плоды работы главного героя – ветра. Ветра веселого, весеннего, беспокойного. Ветра, который сначала вызвал бурю, а потом успокоился, насытившись трагическими результатами своего труда.
В «Сонате моря» нас поражает композиционная мудрость Чюрлёниса, умение рационально уравновесить горизонтали и вертикали и так сгруппировать их, что получается нужная мелодия, прекрасно выражающая ритмическое движение Аллегро через волнение пены-янтарьков, ее музыкальное повторение во всей картине. В Аллегро и Финале «Сонаты моря» Чюрлёнис сочетает два способа письма: пена-янтарь трактуется ювелирно графически, а вода, дюны, небо – широко и свободно.
В Петербурге Чюрлёнис живет скромно и даже бедно, но его внутреннее горение преодолевает все преграды. Именно здесь родилась «Соната моря». М. Добужинский вспоминает: «Его комната, узкая и темная, находилась в квартире каких-то небогатых евреев, где пищали дети, пахло кухней. Тут я впервые увидел его фантастику. В этой убогой темной комнате, на бумаге, приколотой кнопками к стене, он тогда кончал свою самую поэтичную «Сонату моря». Далее Добужинский рассказывает, что он показал картины Чюрлёниса другим петербургским художникам – А. Бенуа, Сомову, Лансере, Баксту, С. Маковскому. Работы литовского художника произвели на всех «такое огромное впечатление, что тут же единогласно было решено пригласить его принять участие в выставке «Салона»,- пишет Добужинский и добавляет: «Произведения Чюрлёниса прежде всего поражали своей оригинальностью и необычностью – он ни на кого не был похож – источник его вдохновения казался глубоким и таинственным». Соната, где Чюрлёнис, по словам Добужинского, «порой несмел и технически словно бы беспомощен», это, наверно, «Соната ужа», особенно, когда смотришь на ее Аллегро. Свободнее полет фантазии во второй части – в Анданте «Сонаты ужа». Чем дальше, тем привлекательнее и интереснее делается художник в этой сонате. Скерцо оригинально по своей композиции, тут удачно найдены соотношения пространства, ритм, рисунок. Финал «Сонаты ужа» монументален и могуч. Через три огромные горы медленно, но смело ползет к своей короне таинственный уж. На фоне трех солнц он как-то незаметно врастает в пейзаж, своей светлой линией еще более подчеркивая величественный силуэт горы.
«Соната пирамид» – это гимн красоте архитектуры Востока, ее мечетям и пирамидам, ее святилищам, величественно поднимающимся за сказочно высокими пальмами.
Эту сонату составляют три картины, которые не столь едины по стилю, как, например, части «Сонаты моря», но по своему художественному мышлению составляют цельный и зрелый цикл. Первая картина решена декоративно, плоско. Это песня о ярком солнце Востока и удивительных городах из «Тысячи и одной ночи». Вторая картина более пространственна, осязаема, глядя на нее, чувствуешь себя так, словно сам путешествуешь по стране пирамид и пальм. Третья часть «Сонаты пирамид» снова типично чюрлё- нисовская, где художник мыслит полифонически, музыкально, включает в композицию несколько пространств.
Другая «космическая» соната Чюрлёниса – «Соната звезд» – коренным образом отличается от «Знаков зодиака», хотя их и объединяет тема. В «Знаках зодиака» художник по-земному лиричен, он ищет и чаще всего находит контакт между знаком звезды и Землей, человеком или животным. Лишь в отдельных случаях он говорит о божественном (Нептун). Обычно же это очень человечная трактовка образа, нам близкая и понятная.
Совсем другим предстает Чюрлёнис в «Сонате звезд». Мысль художника обращена здесь лишь к космосу, к Вселенной – к звездам, к другим мирам. В обеих картинах господствует туман, заполняющий их беспокойными, извилистыми линиями. Вверху обе картины пересекает горизонтальная черная линия. Это звездный «путь- мост». Весь ритм Анданте возникает из более широких и определенных линий, чем в Аллегро, где каждая из линий прочеркнута в несколько рядов. В Анданте всюду используется только одна линия-контур, подчеркивающая границу тумана. Чюрлёнис, интересовавшийся литовским народным искусством, очевидно, знал про почитание древними литовцами ужа в качестве символа жизни, знал про их веру в то, что он охраняет дом и хозяйство. Уж изображен в Анданте. Глядя на Аллегро и Анданте «Сонаты звезд», нетрудно понять, что художник хотел средствами своего искусства изобразить возникновение мира из хаоса. Аллегро – это первичная стадия формирования космоса, где зародилось множество планет, но еще все тонет в бесформенном тумане. В Анданте все успокоилось, формирование мира завершилось.
