Чья-то любимая - [58]

– Он вас ждет, мистер Дарсон, – сказала она.

Телосложение секретарши Бо отличалось чрезвычайной мощностью – одни ее сиськи, похоже, весили больше, чем весь ее шеф.

– Надеюсь, я пришел не слишком рано, – сказал я вежливо: сегодня любые похабные шуточки были неуместны.

Когда я вошел, Бо Бриммер разговаривал по телефону. Глаза его напоминали пуговицы, а письменный стол, за которым он сидел, был таких огромных размеров, что пожелай Бо вздремнуть, он спокойно разместился бы в любом из ящиков. Бо протянул мне свою крохотную ручку, а затем указал мне на бар. Я налил себе немного виски. Офис Бо изобиловал различными произведениями современного калифорнийского искусства. Большинство было просто кошмарно. Прямо на полу посередине комнаты зияла вполне реалистическая лужа грязи, вероятнее всего, задуманная как некая скульптура. Уже одно это приводило в содрогание, но кроме того, в комнате была целая стена, сделанная из шерсти стена; скульптура из хлеба, и рядом с нею в углу какое-то странное сооружение из покрытого окалиной алюминия. Я не стал внимательно разглядывать эти шедевры, а предпочел смотреть на улицу из больших зеркальных окон. Над вершинами гор кружились несколько вертолетов. Возможно, это полицейские преследовали какого-нибудь наркомана.

– Извините меня, Оуэн, – изрек Бо, когда наконец повесил трубку. – Небольшие неприятности в Риме. Там у них взбесился слон и просто начисто смял сине-мобиль.

– Слон?

– Ага, слон, – сказал Бо. – Его ловит И-ит-таль-янская Армия. А пока что он сносит все памятники на своем пути.

Бо взял со стола карандаш и стал сосредоточенно скусывать с него зубами ластик. Вне сомнения, таким образом Бо расслаблялся, потому что на столе валялось множество карандашей с обкушенными ластиками. У Бо даже была маленькая китайская пиалка, куда он эти ластики выплевывал.

– Если не ошибаюсь, вы ведь знаете Тони Маури? – спросил Бо. – Жаль, что этот долбаный слон не смял его! Во всяком случае, я представить не могу, какому идиоту взбредет в голову пойти на фильм под названием «Крушение Рима». И если мы сейчас же не предпримем каких-то экстренных мер, то крушение неминуемо грозит самой студии «Юниверсал». Они начали этот чертов фильм тогда, когда я еще был в студии «Метрополитен». А я-я-то никогдашеньки не верил, что у него есть хоть один шанс.

– Я его посмотрю, – сказал я. – Мне такие фильмы нравятся.

– «Юниверсал» очень вам признательна за вашу поддержку, – сказал Бо, бросая испорченный им карандаш в корзинку для мусора. Он нажал какую-то кнопку и что-то сказал в какую-то коробку.

– Карли, милая, вызовите-ка для нас машину, – распорядился Бо.

Потом он взял из стаканчика с карандашами новый карандаш и зубами стянул с него ластик; после этого собрал со стола все карандаши без ластиков и выбросил их в мусорную корзину.

– А мне, солнышко, все равно, – произнес Бо в ту же коробку. – Да любую машину. Одну из тех, которые бегают по улицам.

Затем Бо взглянул на меня, выбрал еще один карандаш и постучал им по краю стола.

– Жую карандаши, как видите! Вот до чего дошел, а? – сказал Бо.

– Чепуха! У вас прекрасный южный акцент, – сказал я, полагая, что именно это ему и хотелось услышать.

– Разумеется! – сказал Бо уже безо всякого акцента. – Конечно же, ведь я хотел стать актером, как вы, возможно, знаете. Если бы я немного подрос, я бы, может, и стал актером. Однако у меня никогда не было амбиций сделаться Микки Руни своего поколения.

Задребезжал телефон. Но он издавал не обычный звонок, а проиграл мелодию из фильмы «Горящая палуба». Бо схватил трубку так, будто она раскалилась докрасна, отрезал кратко «Да!» и швырнул трубку на рычаг.

– Это не я придумал, – сказал он, имея в виду мелодию на телефоне. – Пойдемте поедим.

Машина, ожидавшая нас, оказалась зеленым «плимутом», а водитель – пожилым и лысым человеком славянского типа.

– К Клоду-Эдмонду, – сказал Бо лысому.

– Приношу извинения за то, что мы едем не на «роллсе», – сказал Бо. – Когда я езжу на нем, меня всегда сопровождают молодые сотрудники. А потом они делают вид, будто чисто случайно оказались как раз там, где и я. А я не могу по-настоящему радоваться своим гостям, если мне в это время лижут задницу.

Лысый водитель выехал из ворот студии, даже не притормозив. Очевидно, он, как и я, ненавидел охранников. Бо чуть не проглотил от удивления карандаш.

– Вы это видели? – спросил Бо. – Он даже не притормозил у ворот.

– Слишком много знаков для остановок, – ответил водитель. В голосе его не было никаких извиняющихся ноток.

Заведение Клода-Эдмонда оказалось французским рестораном на бульваре Вентуры. Салфетки здесь были горчичного цвета. В зале было полно людей с телевидения, все без исключения в костюмах-тройках. Присутствующие явно были взвинчены; вероятно, тут происходило нечто такое, от чего зависело получение работы. Если бы я руководил телесетью, я бы без малейшего промедления отправил бы их всех на фермы, куда-нибудь в Билокси или Ютику.

Для нашего разговора Бо забронировал небольшой кабинет. Стол был накрыт на пять персон. Не успел я втиснуть как следует свои колени, как в комнату ленивой походкой вошла Лулу Дикки, а с нею Тул Петерс и Свен Бантинг. За ними показался метрдотель, напоминающий пингвина. У Лулу было свое собственное представление о моде – она придерживалась претенциозного пейзанского стиля. А Тул и Свен, как это свойственно знаменитостям, были одеты с нарочитой небрежностью. На Туле был замшевый пиджак, а на Свене – грязные джинсы и спортивная майка.