Чужой в незнакомом городе - [54]

Естественно меня посетили воспоминания. Они всегда являются, если я располагаюсь удобно, и узурпируют настоящее. Воспоминания опустились на меня, как розовые облака, но невидимые, как радиация. Я прошелся мысленно к барабанам, а от них по Централ-Парк Вэст на 71-ю стрит. Там я работал с пожилым Леней Косогором несколько дней, устанавливая рентгеновский аппарат доктору… фамилию доктора сжевало время. Установив, мы стали обивать толстым свинцом стены рентгеновской камеры… Зачем мне это воспоминание?.. оказалось, что память, увлекшись металлами искала свинцовые листы. Явились сквозь годы тяжелые свинцовые листы, их структура, царапины на них… Деревянный широкий круглый молоток опускался равномерно на черный лист, разминая его по поверхности стены… Следующим память облюбовала Леню Косогора. Сутулый и высокий Косогор, застегивает московское ватное пальто, мы идем по 71-й в направлении Бродвея, — в Макдональд… Внутренности Макдональда на Бродвее: Косогор, раздевшись до рубашки ест, хватая пальцами «фрэнч-фрайс», называет меня «пиздюком», любя… Косогор опекал меня, как отец и по возрасту годился мне в отцы… Где он теперь, Леня Косогор? Я вспомнил пещеру Косогора в полуподвале в Астории, его инструменты… Надо бы ему позвонить, он хороший дядька… Я отхлебнул портвейна… И укрепляя бутылку в траву, увидел, что скрытый от меня ветвями, стоит, заслоняя лунный свет, человек…

Ужас — это не высшая степень страха, — это особое состояние. Невозможно испытать ужас в кафэ на пляс Репюблик в Париже, когда в постепенно разгоревшейся ссоре противник вынимает нож и угрожает вам ножом. Нормально испытать страх. Тип с ножом может оказаться серьезным типом и в конце-концов пырнет вас таки в брюхо. Или спрячет нож. Но вокруг вас другие человеческие существа, вдруг вмешивается патрон, вы не очень верите в то, что он решится применить нож, к тому же вам может быть удастся метнуть в него бокал, ударить по ноге стулом. Вы не желаете уронить свое мужское достоинство, вы кричите на него, он оскорбляет вас… Если вам страшно, то никакого ужаса… Еще ситуация: война, вы лежите с другими солдатами, ожидая сигнала к атаке, у вас в руке автомат, его твердость ободряет вас. Даже если в следующую секунду в ваш commando угодит прямым попаданием бомба — вы не успеете даже испугаться… Третья ситуация: вы попали в плен к террористической организации и организация посадила вас в подвале, приковав к железному кольцу — вы испытываете страх (редко, но заложников все же убивают), физические неудобства, унижение… Но ваши похитители в масках приносят вам еду, вы даже можете разговаривать с ними, и ужас в таких условиях, когда все или многое ясно, образоваться не может. Для того чтобы испытать ужас, необходимы следующие условия: 1. Почти полное отсутствие информации об опасности. 2. Ситуация, препятствующая получению информации об опасности. 3. «Мистический момент,» — непредсказуемое нелогичное поведение Опасности (Зверя, Дракона, Монстра, Франкенстайна, Больного Ума…) преследующего нечеловеческую цель…

Я испытал именно ужас. Он (Опасность) стоял молчаливый, в светлых брюках, белой рубашке… и с ножом. (Зачем ему голый нож в руке, какова его цель?) Большой, театральный какой-то, нарочито выразительный, как коса у смерти на гравюрах, нож то бликовал попадая под луну или звезду, или далекий фонарь, то темнел, почти исчезая. Он держал свой нож в левой руке у бедра, другая рука отклоняла ветку. Отклонив ветку, он глядел на меня.

Он мог быть бравым бизнесменом — шутником, выскочившим в ночь опасно развлечься из одного из дорогих апартмент-билдингов на Централ-Парк-Вэст (маловероятно…), но что это меняло… Я застыл как кататоник, бутылка портвейна едва оторвана от рта, на уровне груди…

Он молчал, придерживая ветку рукой… И нож… Это был белый человек, и даже по всей вероятности блондин. Вполне вероятно также, что его блондинил зеленый подсвет, исходящий от травы и деревьев. Черты лица, так как луна была у него за спиной, были мне неразличимы. Рост средний, — тело полное, или казалось полным от просторных рубашки и брюк… Я словно кролик перед раскрывшим пасть боа, наблюдал за ним, загипнотизированный. Только потому, что мне не были видны его глаза, я нашел в себе силы, и сказал громко: «Would you like to have a drink with me?» — И я выпрямил руку с бутылкой в его направлении. Предложив ему выпить, я тотчас же сообразил, что совершу глупость, отдав ему бутылку, — мое единственное оружие против его большого ножа.

Он отпустил ветку, повернулся и тихо шурша травой, ушел от меня в глубину парка. Он не хотел алкоголя, он не попросил, чтоб я отдал ему «мани», он был из высшей, самой страшной категории — идеалист лунного света. Типы, не желающие ваших денег и не желающие вас изнасиловать, по всей вероятности желают вас съесть… Иначе, зачем ему нож? Такой нож. Зарезать и съесть. Как я поедал только что свинину в желе. Под этой же сосной. Я почувствовал себя кроликом в клетке, которого, понаблюдав за ним, почему-то не выбрал для своего обеда хозяин… Следя за удаляющимся силуэтом, я поднес бутылку к губам и отсосал как мог много сладкой и крепкой жидкости. И попытался понять, испытывал ли я когда-либо в жизни подобное состояние. Мне пришлось спуститься к возрасту девяти лет, — к возрасту раннего сознания. В большую, шумную грозу я вдруг ощутил, что умрут когда-нибудь мои родители, и я останусь один. Участь человека сделалась мне понятна, ребенку, в ту грозу. Я разрыдался, помню, спрятав голову в темный шкаф в коридоре, — внутри квартиры, в нем хранились у нас старые одеяла и всякая ненужная или малонужная рухлядь. А гром сотрясал небо над харьковской окраиной. И мать явилась с кухни меня утешать. Почему именно в ту грозу посетил меня ужас? Но то был ужас совсем иного характера, — ужас судьбы человека. Ужас будущей смерти, — вообще идеи смерти…