Чужой среди чужих - [7]

Оптический обман – единственное объяснение, пришедшее Сварогу в голову. Однако и на небе тоже творилось что-то невообразимое: освещенные ровным белым сиянием, там сновали туманные переливающиеся фигуры. То и дело они принимали вроде бы знакомые формы, во вспышках огоньков проявлялись вроде бы знакомые контуры, но в этом завораживающем клубящемся хороводе невозможно было ни на чем остановить взор, подумать секунду и сообразить наконец, что же это такое.

Перстень на пальце стал подозрительно горячим – гораздо горячее, нежели нагретый человеческим теплом. А спустя некоторое время Сварог почувствовал, что и все его тело начинает клубиться, переливаться и утекать куда-то.

А белое сияние росло, росло, росло…

Да, то вставало солнце.

Треугольное.

Когда светило целиком вылезло из-за сошедшего с ума горизонта, оказалось, что в самом его центре находится огромный человеческий глаз, пристально смотрящий прямо на Сварога. Стало светло как днем, но небеса по-прежнему оставались черными.

А потом все призрачные образы ринулись к треугольному «солнцу» – аккурат в центр великанского зрачка. Глаз поглотил их, моргнул и взорвался фонтаном разноцветных огней.

Никогда в жизни Сварог не бегал так быстро.

Он не знал, сколько прошло времени. Когда он наконец смог мыслить связно, то понял, что все еще жив и, кажется, пребывает в здравом уме.

По-прежнему стояла ночь – нормальная, темная, без идиотского мельтешения в небе. С горизонтом тоже все было в порядке. Сварог судорожно сглотнул и посмотрел на свои руки. Пальцы дрожали.

Его предупреждали, что Хелльстад ничуть не похож на обжитые земли, но чтоб такое…

Нет, разумеется, всему этому можно было найти рациональное объяснение. Например: в атмосфере Талара присутствуют ядовитые примеси, вызывающие галлюцинации (хотя до сих пор он не замечал сбоев в работе своего организма). Или: Хелльстад есть территория со своими, в корне отличными от повсеместных физическими законами (хотя он, даже учитывая магическую природу Хелльстада, и представить не мог существование треугольного солнца).

«Или», «или», «или» – тысячи «или»… И каждое разбивалось о свое «хотя».

Сварог бросил ломать голову над загадками, перевел дух и решительно повернул назад, спеша и поругивая себя за эту нервную спешку, добрался до развилки и двинулся другой дорогой, уже прекрасно понимая, что не успеет до темноты выйти к реке. Галлюцинация или нет, но Сварог почему-то был уверен, что мир вновь начнет закусывать удила, если он повернет назад, и вновь на небе взойдет треугольное солнце…

Темнота, как он и ждал, обернулась полным мраком совершенно неожиданно, будто упал великанский занавес. К этому времени Сварог шагал уже по редкому лесу, покрывавшему широкую долину, – лес, надо отметить, вел себя пристойно, деревья не трогались с места и не пытались ухватить ветвями за шиворот. У Сварога не хватало знаний, чтобы определить, отличается ли звездное небо над ним от того, которое можно увидеть за пределами Хелльстада, но не удивился бы, окажись, что так оно и есть. Мрак для него не представлял досадного препятствия – обучили видеть в темноте не хуже кошки, только заклятье пробубни, но поневоле вспоминалось, что во всяком лесу есть обитатели, с темнотой покидающие логова в рассуждении, чего бы пожрать…

Над горизонтом поднялся желтый серп Юпитера, стало гораздо светлее, все вокруг залили серебристые отсветы, а тени стали черными, густыми и четкими – но Сварог «кошачьего зрения» не отключал для пущей надежности. Временами мерещились быстрые тени, мелькавшие поодаль меж деревьев, – а может, и не мерещились.

Но не нападали, и то ладно.

А один раз откуда-то из подлеска вдруг явственно донесся радостный, заливистый детский смех. Это было настолько неожиданно, настолько дико, что у Сварога мурашки по коже побежали. Он замер и прислушался, крепко сжимая рукоять меча. Тишина. Смех растаял в ночном воздухе, как привидение на рассвете. Однако Сварог ничуть не сомневался в том, что ему не показалось.

Потом с той же стороны чистый голос ребенка то ли пропел, то ли позвал: «Йо!.. Йо!..», послышался частый топот детских ног, хрустнула сухая ветка – и все смолкло окончательно.

Сварог немного постоял, не зная что и думать. Наконец он громко предупредил неизвестных шутников:

– Нас на мякине не проведешь! Иванов, заходи слева! Петров, справа! Сидоров, прикрываешь!

Опять прислушался. Молчание. Испугались, гады.

И он решительно двинулся сквозь темень в прежнем направлении. Ни смех, ни прочие не соответствующие обычной ночи звуки не повторялись.

Признаться честно, он немного устал, сапоги и меч казались пудовыми – но шагал вперед, как автомат, на упрямом автопилоте, надеясь, что вот-вот увидит реку, забивая нещадным куреньем назойливо требовавший ужина желудок. Ни в каких спасателей он уже не верил, как встарь, полагаясь только на себя, благо имелся большой опыт.

И когда уголком глаза узрел шевеление справа, ничуть не испугался, лишь напрягся, как почуявший волка конь.

Нечто большое, косматое, длинное, на четырех лапах, двигалось уардах в пятидесяти от него параллельным курсом. Для пробы Сварог свернул, сделал крюк, отклонившись немного от избранного маршрута, – мохнатое создание, не приближаясь и не отдаляясь, повторило маневр, словно двигаясь на невидимой привязи.