Чужой счет - [13]

Медсестра входила каждые полчаса, делала с меланхоличным видом то, что назначил врач, и, прождав ради приличия минут пять, уходила к себе в соседнюю комнату — подремать. Потом снова приходила, смотрела как по прозрачной жиле капельницы, похожей на человеческую, течет неторопливая жидкость, трогала и поправляла стойку и саму капельницу… Он глядел вслед уходящей сутуловатой медсестре и думал, как трудно работать в этом мрачном переправочном пункте из жизни в смерть и как тяжело умирать в царящем здесь холоде и безнадежности.

— Хорошо, что ты рядом… — прошептала ему двоюродная сестра. — Иначе я выбросилась бы в окно…

Он не ответил, продолжая сжимать в своей ладони уже сдающуюся руку.

На соседних койках лежали еще трое больных — старушкам было уже за семьдесят.

Практически их ждала та же участь — просто, жизнь их, а вернее, смерть, была растянута во времени. Словно понимая это, они продолжали спать, делая вид, что не замечают присутствия в палате смерти и человеческого страдания. И лишь старушка напротив проявила участие в происходящем, подвинувшись и пригласив сходящую с ума дочь умирающей прикорнуть у себя на койке.

Он держал руку, из которой почти уже вышла жизнь и вместо крови (умирающая страдала лейкемией) текла жидкость, выдавливаемая капельницей из себя. Эта маленькая, невесомая рука неизменно дарила окружающим радость и тепло, не уставая и не оскудевая никогда… Теперь смерть заявляла свое право на эту заботливую и любящую руку, и она медленно уступала ей.

«Отчего с такой болью разрываются невидимые нити, связывающие человека с жизнью, и почему так жестоко обходится напоследок жизнь с людьми, в которых сама жила на протяжении десятилетий? Разве она, эта добрая и безобидная женщина, заслуживает таких странных и ужасных мучений, — он держал безвольную руку умирающей в своей крепкой ладони и пытался понять, в чем секрет силы жизни, где берет свое начало эта сила и куда уходит. — Почему человек не остается вечно молодым и сильным на протяжении всей отпущенной ему жизни?.. Ведь чем взрослее человек, тем беззащитней он перед жизнью. И не было бы разумнее, если бы дожив до сорока, люди умирали, а вернее, исчезали или растворялись в воздухе в расцвете сил и здоровья, чтобы никто не стал свидетелем их агонии, беззащитности, стыда и унижения перед смертью. Ведь в такие минуты сама жизнь кажется жалкой и бессмысленной…» Когда забрежжил рассвет, подошли и другие родственники. Он вышел на больничный двор и закурил.

«Странная вещь — смерть… Как можно вдруг перестать быть хозяином своих ощущений, чувств и переживаний?… Не владеть каждым движением тела и души… Не быть хозяином самого себя, своего естества… Не чувствовать более себя, отречься от себя, того не желая… Превратиться в ничто — навеки раствориться в великом Ничто… Лишиться даже такого вот маленького и странного удовольствия, как потягивать эту дурно пахнущую, дрянную сигаретку… Это непонятно и ужасно…» — думал он, стараясь не слышать стенаний, доносящихся сверху.

Смерть, забрав свое, ушла. На душе оставались пустота, обида и какая-то невысказанность.

2001 год

Одиночество, или Разбитое зеркало

Почувствовав внезапную слабость в членах, Он опустился на диванчик напротив трюмо. В глубине изрядно запылившегося зеркала отражался крайне худой и заросший субъект. Сейчас, в минуту недомогания, Он ощутил себя как никогда одиноким — покинутым, обманутым, стертым… А ведь Он так торопился жить, страстно продвигаясь к цели и предвкушая с замиранием сердца, что вот-вот будет признан наконец и, купаясь в лучах собственной славы, станет великодушно дарить окружающим тепло и радость!.. В действительности все оказалось не так.

Теперь, в неполные свои тридцать пять, Он пришел к выводу, что в погоне за недостижимым растратил почти всего себя. Слава, лишь коснувшись своим невесомым крылом, ускользнула, оставив после себя обманчивую розовую дымку. Окружающие же не поняли и не простили Ему «вечного его желания отличиться». Когда Его покинула и женщина, обещавшая стать спутницей жизни и делить с ним все горести и радости, что-то вдруг сломалось внутри. Он пристрастился к спиртному, и опасная трясина медленно засосала его. Вино давало лишь временное облегчение, а отрезвление бывало страшно болезненным… Он чувствовал себя живым трупом, не нужным никому и, что ужаснее всего, самому себе…

Оправившись от внезапного недомогания, Он поднял голову и только тут заметил, что субъект в зеркале, который по идее должен был быть его отражением, не полулежит, как он, безвольно развалившись, а стоит, непринужденно облокотившись на спинку диванчика. «Это не я!» — лихорадочно пронеслось в голове. Он протер глаза и даже ущипнул себя, как это водится, чтобы убедиться, что не бредит. Но Отражение продолжало стоять в прежней позе, и лишь, как показалось ему, скривило губы в ироничную складку.

— Нет, это не я… — произнес Он вслух, резко оглянувшись назад — не стоит ли кто там?

— Верно, это не ты… Более того, отныне я твой антипод, — послышалось в ответ из зеркала. — Прости, но я страшно устал и отказываюсь далее служить тебе.