Чужой: Эхо - [5]

Сейчас нас уже никто друг с другом не перепутает, даже если мы обменяемся одеждой и попробуем выдавать себя друг за друга. Сестра стройнее меня, как ни крути – прямо принцесса из сказки, которую перевозят из колонии в колонию вместе с башней, где она заточена. Ни она, ни я не дружили с загаром – я моментально обгорала и с детства так боялась рака, что чуть ли не купалась в солнцезащитном креме. Впрочем, это не помешало мне отхватить россыпь веснушек на переносице. Раньше Виола их подсчитывала каждый день, а теперь притворяется, что их и вовсе у меня нет. Вот и еще одно отличие между нами. Еще одно доказательство того, что быть одинаковыми близнецами – это не навсегда.

Ей будет становиться все хуже и хуже, а я буду все старше и старше, и вот однажды я отвлекусь на что-то – и она уйдет навсегда, оставив после себя только голографические записи и смутные воспоминания о том, что у меня когда-то была сестра.

Через открытое окно в комнату струился утренний воздух. Я пересекла комнату и положила локти на подоконник, подперев скрещенными пальцами подбородок. Вздохнула. Виола не обращала внимания – как обычно. Я вздохнула еще раз, потянулась, и по телу разлилась удивительно приятная истома.

И тут сзади мне в голову прилетела подушка.

Я повернулась. Виола смотрела на меня, как гриф на добычу, держа наизготовку второй снаряд.

– Не заставляй меня еще и эту подушку бросать, – сказала она. – Я же немощная, ты забыла? Мама будет злиться.

– Если ты немощная, то львиная доля людей – просто живые мертвецы, – засмеялась я.

– Может, и так. Может быть, мы вообще последние люди во Вселенной, и все колонии, где мы были, – всего лишь голограммы. Родители их сделали, чтобы мы не чувствовали себя одинокими. Кстати, такая версия объясняет все неувязки, правда?

– Есть такое, – призналась я, наморщив нос.

Такая жизнь, как у нас, когда кочуешь из колонии в колонию, – лишнее напоминание о том, что человеку от себя не убежать, как бы он ни менялся и ни развивался. По мне – это ужасно. Вообще-то в теории колонии подчиняются земному законодательству, но на деле могут наплевать на все и пойти какой-то своей дорогой. И как раз вот в этих «своих дорогах» чаще всего – ничего хорошего.

На одной планете детям было строго-настрого запрещено говорить в присутствии взрослых. На другой каждый, кто хотел жить в безопасной зоне, обязан был работать, не покладая рук – в том числе старики, инвалиды и маленькие дети (им бы впору ходить в школу и вырезать поделки из бумаги). По контракту наши родители обязаны неукоснительно соблюдать установленные правила, и мы с Виолой провели шесть месяцев на работе: маркировали склянки и кормили лабораторное зверье.

Весело.

Задумавшись, я не сразу заметила, что Виола замахала рукой, привлекая мое внимание, и крикнула:

– Земля вызывает Оливию! Земля вызывает Оливию! Оливия, ответьте! Или надо говорить: «Загрей вызывает Оливию», а?

– Уймись. – Я швырнула в нее подушкой.

– О, эта девица сильно тебя зацепила, – хихикнула Виола. – Она-то хоть знает, что ты уже у нее на крючке?

– Уймись, говорю!

– Значит, еще не знает! – Голос Виолы звучал одновременно и восторженно, и с хитрецой. Она это умела. – Сколько ты готова мне заплатить за то, что я не расскажу ей?

– Давай ты не расскажешь, а я не задушу тебя во сне, идет? – Отойдя от окна, я с размаху плюхнулась к ней на кровать.

– А ну слезь! – Виола отпихнула меня. – Что, соскучилась, что ли, по мне?

– Может быть, – ответила я, глядя, как она подкладывала подушку за спину, недовольно пыхтела и ерзала, устраиваясь поудобнее, искала такое положение тела, в котором будет не очень больно. Из-за болезни Виолы наша комната оборудована так, чтобы сестре тут было максимально комфортно, и это, сдается мне, задевало ее гораздо сильнее, чем меня. Все здесь – и мягкие матрасы, и подушки – напоминало Виоле о том, что она больна. И более того – о том, что нет никакой генной терапии, нет настоящего лечения; ее страдания можно только в известной степени облегчить, но не прекратить.

Вот что по-настоящему плохо.

Прошлую колонию мы покинули из-за того, что у Виолы развилась жуткая аллергия на какое-то местное растение. Предкам пришлось разорвать контракт в середине срока и вытащить нас оттуда до того, как Виола перестала дышать.

Вот что плохо…

Мы обе втайне надеялись, что после того случая они отправят нас обратно на Землю. Там у нас есть бабушки и дедушки, которых мы и в глаза не видели, всякие кузены – они могли бы показать нам по-настоящему интересные штуки, а не всякую ерунду для туристов. Там, на далекой родной Земле, есть врачи, которые могли бы сделать для Виолы гораздо больше, чем все колониальные шарлатаны вместе взятые.

Но мы здесь, на Загрее. На задворках задворок цивилизации.

Повезло так повезло.

Виола перестала ерзать и тронула меня за руку.

– Так что вы с Корой собираетесь делать? – спросила она, аккуратно вылавливая меня из омута мыслей. Вот что хорошо, когда у тебя есть сестра-близнец: даже если мы ссоримся – а мы-то ссоримся часто, это второе мое любимое занятие после рисования, – она всегда знает, когда меня пора отвлечь от самой себя. И я знаю о ней то же самое, пусть даже ее нужно отвлекать не так часто, как меня.