Чужое тело, или Паззл президента - [20]

— Шеф, я вас только попрошу… — с трудом, словно вдруг он потерял голос, пробормотал Костя.

— Что, Костя?

— Стариков моих не оставьте. Мама совсем в последнее время сдала…

— Конечно, но я что-то не пойму, к чему ты это говоришь?

— Как к чему? Если меня не будет…

Словно фейерверк вдруг яркой гроздью вспыхнул в голове Петра Григорьевича, и он почувствовал, как на глазах навернулись слезы. Да что навернулись, текли они, текли, застилали всё кроме одного: человек рядом с ним предложил ему свою жизнь. Такого благородства, такого самопожертвования он никогда в своей жизни не встречал. И даже представить себе такого не мог. Жив ли он будет или нет — всё равно несколькими словами Костя перевернул ему жизнь. И слезы всё продолжали набухать в его глазах и скатываться тоненькими ручейками. Он с трудом удержался от того, чтобы обнять Костю за шею и прижаться к нему. Отдать свою жизнь…

— Костя, и ты решил, что…

Костя недоуменно смотрел на него. Несколько раз он моргнул, чтобы лучше видеть.

— Конечно, шеф, — медленно и с трудом пробормотал он, — чего тут говорить, копыта отбрасывать кому хочется… Но вы… Вы для меня…

— Ну, Костя, вот уж не думал, что ты такое мог от меня ожидать. Да я… Ладно, Константин Пантелеймонович, ловко ты, однако, одним махом сделал меня твоим вечным должником. Шучу, конечно. Но действительно, неужели ты мог хоть на секундочку подумать, что я хочу вместо своей твою шею под косу подсунуть?

— Но тело-то нужно… И вы сказали, что без меня ничего не сможете. Я сразу понял, о чем вы говорите. Хотя, если честно, ох как не хотелось понимать. Прямо мысли извертелись. Но куда деться? Не так уж трудно было догадаться. А тут вдруг… Но как же тогда? Как же так? В кого же вы переберетесь?

— Об этом и разговор. Но уж во всяком случае, не в тебя.

— Тогда… — Глаза у Кости разом высохли, и голос окреп. И плечи распрямились, и голова поднялась от руля. Тяжело приспосабливаться к плохому, ухмыльнулся про себя Петр Григорьевич, а хорошее воспринимается сразу же, особенно в Костином возрасте.

— Тогда, — продолжал Костя, — тогда надо думать, кого мы выберем.

— Но ведь это, друг мой ненаглядный, убийство, как ни крути. И дело не только в статье сто пятой Уголовного кодекса. И с совестью своей нужно как-то договариваться. Конечно, у некоторых она партнер удобный и сговорчивый, а то и вообще в постоянном неоплаченном отпуске отдыхает, но ведь она и взбрыкнуть ненароком может. Об этом ты подумал? Я-то уж свою голову сломал, а тебе-то эти сомнения к чему?

— Это вы всё верно говорите, конечно. Но я вам вот что скажу, шеф. Хоть мы и штаны носим и вон даже на «лексусах» ездим, всё равно в душе все мы немножко звери. А звери над такими вопросами не задумываются. Хотя они, по-моему, вообще поблагороднее гомо сапиенс будут. Лев ведь подряд всех не дерет. Только для пропитания или для того, чтобы свою шкуру спасти. И плюньте на всякие там интеллигентские штучки-дрючки. Я так считаю, шеф. Может, это я грубо говорю, но зато по делу.

— Наверное, ты прав, хотя… Ладно. В одном-то ты уж безусловно прав — умирать очень не хочется. И себя жалко, и компанию, и вообще… Давай думать, кого мы наметим. Я уж эту ситуацию сто раз в голове перемолол. Мне кажется, что наша жертва должна быть из компании.

— Почему?

— Да потому, что еще заранее я этому человеку все свои акции завещу? Завещаю? Передам, одним словом. И он должен быть как бы в курсе дел компании, и другие его знать должны…

— А на самом деле это вы будете?

— Я ж тебе объясняю…

— Я понимаю, но старик этот, выходит, и правда гений.

— Если всё это не окажется каким-то непонятным фуфлом, он действительно гений. Если и не чистой красоты — помнишь, у Пушкина — как мимолетное виденье, как гений чистой красоты — то гений науки уж точно. Злой ли гений, добрый, это уже другой вопрос. Только вот одно не выходит у меня из головы.

— Что, шеф?

— Как-то он вскользь заметил: пока я жив. Это он о себе. Может, он и сам на ладан дышит? Я это к тому, что времени у нас с тобой мало, и откладывать надолго наше предприятие рискованно. Поехали, Костя, домой. Если честно, устал я от всех этих треволнений ужасно.

— Так от них и здоровый человек давно в нокдауне был бы, а с вашей болезнью и говорить нечего.

Немножко почувствовал себя Петр Григорьевич лучше, даже, можно сказать, некий неожиданный прилив сил испытал. Он набрал номер своего секретаря.

— Анна Николаевна, добрый день, это Петр Григорьевич.

— Слава богу, Петр Григорьевич, я все ждала-ждала, пока вы позвоните. Как вы себя чувствуете?

— Ну, к олимпиаде еще не готов, но, в общем, ничего. Завтра я приеду в офис как всегда, ну, может, чуть позже, а вас я попрошу собрать весь менеджмент часам, скажем, к одиннадцати. В моем кабинете, если он, конечно, еще не занят.

— Как вы можете так шутить, Петр Григорьевич, да мы тут баррикады бы выстроили. А вы — если кабинет не занят.

— Не сомневаюсь, Анна Николаевна. До завтра.

4

Петр Григорьевич медленно обвел взглядом всех собравшихся в его кабинете. Его заместитель, он же вице-президент фирмы Юрий Степанович не спеша оглядывал присутствовавших с видом человека, который одним своим присутствием уже делает одолжение другим. И как всегда галстук у него непостижимым образом казался приклеенным, так ровно он сидел под накрахмаленным воротничком на положенном месте. Финансовый директор Александра Яковлевна, по старому главбух, со старой советской халой на голове окончательно расстаться так и не смогла, но по новым временам выстраивала у себя на голове нечто подобное Вавилонской башне. Она сосредоточенно листала какие-то странички, и очки у нее как обычно сползли на самый кончик носа, вот-вот упадут. Но как всегда не падали. Главный аналитик и маркетолог Евгений Викторович, Женечка за глаза, тоже держал в руках какие-то каталоги. Красивый парень, вон какая бородка русая, прямо из чеховской пьесы персонаж, не в первый раз с легкой завистью заметил Петр Григорьевич и поймал себя на том, что погладил свой пока еще голый подбородок. Хороший специалист, кончил Томский университет. Молодой, красивый, стройный — бабам должен нравиться до умопомрачения. Где находится поджелудочная железа — почти наверняка не знает. И что она вообще делает — тем более. Да и зачем ему это знать? Счастливые, как известно, часов не замечают, а здоровые — свой организм. Вот бы… М-да, а почему бы и нет…