Чужое счастье - [40]

— Отлично, кто хочет быть первым? — Марк окинул взглядом пациентов и членов их семей, и понимающая улыбка коснулась его губ. Это был последний день семейной недели, и миг, которого они все так боялись, настал. Марк мог с таким же успехом спросить, кто хочет лицом к лицу встретиться с командой, назначенной для произведения расстрела.

Никто не поднял руку. Для того чтобы приблизиться к этому моменту, у них ушло четыре дня и несколько коробок салфеток, их рабочие тетради были испачканы, а души обнажены. Теперь они знали друг о друге намного больше, чем многие из их друзей. Анна слышала истории, от которых даже волосы Опры могли встать дыбом, и плакала о тех невинных детях, которыми когда-то были эти мужчины и женщины. Софи, которую в детстве растлил ее дядя. Скотт, с темными кругами под глазами, чьи родители отреклись от него, когда узнали, что он гей. Неудивительно, что миссис Готроки, чье настоящее имя было Линдсей, оказалась классической бедной богатой девочкой, воспитанной целой армией нянек, которых увольняли, как только она привязывалась к ним.

Даже Лиз выползла из своего панциря. Она откровенно рассказала об их отце, и Анна поняла, что ошибалась, полагая, что Лиз, как самую младшую из них, их с Моникой участь обошла стороной. Слушая, как сестра рассказывала о тех годах, когда по ночам она писала в постель и лежала без сна часами, погруженная в мочу, боясь даже пикнуть от страха, что ее изобьет отец, если обо всем узнает, Анна едва сдерживала слезы.

Но самой удивительной была перемена, происшедшая с Моникой. В первый день Анна ожидала, что сестра будет рычать, как тигр в клетке, но та выглядела необыкновенно подавленной. Возможно, это было эффектом от тех лекарств, которые Моника принимала, но она казалась нетрезвой. Скорее слегка навеселе, чем в стельку пьяной. Когда Моника начала говорить о том, что она пьет и как сложно было это бросить, несмотря на то что она знала, до чего это доводит ее и всех окружающих ее людей, было очевидно, что она говорила искренне. Никто не смог бы так убедительно сыграть, даже Моника.

Анна поняла, что злость и негодование в ее сердце время от времени уступают место жалости. Тем не менее она мысленно аплодировала Марку, когда он накинулся на Монику за то, что она винила во всем несчастный случай, и заставил ее признать, что она — алкоголик. Анна не ошиблась в нем: он действительно был единственным человеком во вселенной, которого ее сестра не смогла очаровать.

Сейчас Анна тщательно изучала Монику, едва похожую на ту богиню, увековеченную бесчисленное количество раз в журналах и на кинопостерах. Ее всем известное лицо было без макияжа, а золотисто-каштановые волосы неряшливо собраны сзади в «конский хвост», стянутый обычной резинкой. Одетая в большую на несколько размеров футболку и мешковатые штаны со шнурками, — вещи, в которых Моника и мертвая не показалась бы никому даже у себя дома еще две недели назад, — она напомнила Анне ту Монику-подростка, какой была до того, как сменила фамилию с Винченси на Винсент и стала суперзвездой, известной миллионам людей во всем мире.

Моника не подняла руку и бросила на сестер предупреждающий взгляд, чтобы те и не думали стать добровольцами. Это стало последней каплей. Внезапно Анна вспомнила о всех тех ситуациях, когда она подавляла свои чувства вместе с гордостью для того, чтобы не нарушать спокойствие. По-видимому, ее рука поднялась вверх сама по себе.

— Я буду первой, — произнесла Анна.

Ее сердце забилось в груди с бешеной скоростью, но ее вознаградила теплая ободряющая улыбка, которой одарил ее Марк.

Моника бросила на сестру зловещий взгляд, прежде чем медленно выехать в центр круга. Анна подняла свой стул и поставила его напротив Моники. Дюжину раз прошлой ночью она зачитывала вслух свой список противоречий, репетируя каждую с Лиз для того, чтобы не было видно, что она нервничает, или, что еще хуже, чтобы не струсить. Но, сидя лицом к лицу с Моникой, Анна снова почувствовала страх.

— Это удобное расстояние для вас? — спросила доктор Мидоуз, та симпатичная темноволосая женщина, которая читала им лекцию в самый первый день, в тот день, который, кажется, был в прошлой жизни. Сегодня доктор Мидоуз была соруководителем их группы.

Анна подождала, пока ответит Моника, и вдруг вспомнила, что она тоже должна дать ответ.

— Для меня да, — сказала Анна, думая, что расстояние отсюда до Питсбурга понравилось бы ей еще больше.

Моника едва заметно кивнула.

— Помните, ваша задача не в том, чтобы доказать свою правоту, — сказал Марк, напоминая Анне об инструкциях, которые они вчера получили в группах. — Рассказывайте о том, что случилось с вами, а не с другим членом семьи, и как это на вас повлияло. — Он перевел взгляд на Монику. — У вас будет возможность ответить немного позже, но сейчас я прошу вас только слушать. Хорошо?

— А у меня есть выбор? — вяло съязвила она.

Анна открыла рабочую тетрадь и вытащила листок бумаги с загнутыми уголками, исписанный ее аккуратным красивым почерком. Ее руки были липкими от пота, а голова гудела, как телефонная трубка, слетевшая с рычага. Выражение лица Моники было невероятно унылым; Анна словно вглядывалась в окна длиннющего лимузина, но все, что она могла разглядеть, — это свое собственное отражение.