Чужое счастье - [147]

Сусанна вскоре забыла о своей застенчивости и побежала играть с другими детьми, а Финч пошла на конюшню, чтобы отнести лошадям морковку, браня их как детей, когда они становились слишком жадными и кусали друг друга через свои стойла. С самого первого дня именно здесь Финч чувствовала себя лучше всего. Здесь ей нравилось все: терпкий запах, седла и даже солнечные зайчики, попадавшие в конюшню, но никогда не пересекавшиеся.

Собственно говоря, до появления в Карсон-Спрингс Финч лишь однажды ездила верхом на лошади — каталась на пони на ярмарке. Тогда Финч было где-то пять или шесть лет. Все, что она помнила, это то, как весело сидеть так высоко — а потом ее приемная мать всем, кроме нее, дала сладкую вату, сказав, что Финч не поблагодарила ее за поездку. Но разве эта история не была частью ее жизни? Всякий раз, когда случалось что-нибудь хорошее, за ним сразу следовало плохое.

— Что ты здесь делаешь? Я думал, это вечеринка.

Финч обернулась и увидела в дверном проеме Люсьена, вялого и немного отчужденного, в джинсах и футболке с надписью «Тур де Франс».

— Наверное, у меня не совсем подходящее для вечеринки настроение, — сказала Финч.

Он подошел поближе.

— Я пришел попрощаться.

— Значит, это и все? — До этого момента Финч пыталась держать себя в руках, но сейчас у нее было такое чувство, будто она падает.

— По крайней мере на данный момент.

«Я не хочу, чтобы ты уезжал!» — хотела она крикнуть изо всех сил. Но вместо этого лишь сказала:

— Уверена, что ты будешь рад встретиться со своей мамой.

— Еще больше я буду рад не видеть своего папочку, — хрипло усмехнувшись, ответил Люсьен, хотя Финч знала, что он преувеличивал.

— Я только надеюсь, что он не передумает насчет Рождества. — Его отец разрешил ей отправиться в путешествие, и, после того как это стало известно, Лаура и Гектор тоже дали свое разрешение.

— Он не передумает. — Они оба знали, что им нужно переживать не из-за Гая: шесть месяцев — это долгий срок, и за это время многое может измениться. — Чуть не забыл… — Люсьен достал что-то из заднего кармана. — У меня есть кое-что для тебя.

Это был диск. Финч посмотрела на этикетку и рассмеялась.

— Рождественские гимны?

— Так ожидание не покажется тебе очень долгим. Эй, это не так уж и смешно. — Он, нахмурившись, подошел поближе. Слезы стекали по щекам Финч — но не от смеха. Люсьен прижал ее к себе, крепко обхватив руками. От него пахло чистотой, словно он только что вышел из душа.

— Мне жаль… — у Финч пересохло в горле.

— Мне тоже, — он сжал ее еще крепче. — Мы будем каждый день писать друг другу электронные письма. — Она кивнула, ее губы дрожали. — А если из-за меня придет огромный счет за телефонные переговоры, возможно, мама решит отправить меня обратно. Так что в любом случае мы встретимся.

— Ты пропустишь мой великий дебют. — Финч должна была ехать верхом на Чейен во время парада Четвертого июля.

— Саймон пообещал сделать кучу фотографий.

Люсьен нежно поцеловал Финч в губы. Когда он отстранился от нее, то увидел, как блестят ее темные глаза.

— Мне пора идти. Меня ждет отец.

— Тогда иди. Пока! — Снаружи оркестр играл что-то очень милое, и через двор доносился запах курицы, жарившейся на гриле. Люсьен уже почти вышел, когда Финч окликнула его с приглушенным смешком: — Эй, как ты узнал, что моя любимая песня «Каштаны жарятся на костре…»?

Он одарил ее улыбкой, которая, словно нож, вонзилась в ее сердце.

— Случайно угадал.

Люсьен ушел. На том месте, где он стоял, в солнечном свете лениво танцевали пылинки. Через мгновение Финч услышала звук отъезжающей машины.

Она прижалась щекой к шее Чейен. Это было несправедливо. Почему она всегда оставалась одна? Ее бросали все, начиная с матери, которая оставила ее в «Макдональдсе», когда Финч было пять лет. Неужели так будет всегда? Неужели ее всю жизнь будут преследовать неудачи?

Когда Финч вернулась к гостям, она увидела, что Энди и Саймон учили маленьких деток бросать через голову подковы в песочницу. Если они и заметили, что Финч плакала, то были достаточно тактичны, чтобы ничего не сказать, хотя Энди выглядела чрезмерно заботливой, а Саймон впервые не сыпал своими дурацкими шутками.

По дороге к дому Финч увидела Марка и Анну, раскачивающихся в объятиях друг друга на импровизированной танцплощадке, обитой фанерой. Глядя на них, Финч подумала, что еще никогда не чувствовала себя такой одинокой.

В кухне она застала Мод и Клэр, добродушно спорящих о том, сколько сахара класть в лимонад, а Сэм и Герри приносили из-под тента грязные тарелки.

Где-то в глубине дома плакала Эсси. Финч пошла в детскую и увидела, что Лаура сидит с девочкой в кресле-качалке и пытается ее успокоить.

— Это все из-за перевозбуждения — она не привыкла видеть столько людей. — Лаура повысила голос, чтобы перекричать завыванья Эсси.

— Давай я посижу с ней, а ты пойди поешь, — предложила Финч.

Лаура передала Эсси Финч, и та мгновенно перестала плакать, глядя на Финч широко открытыми глазами, а затем расплылась в улыбке. Давно забытый образ вдруг всплыл в памяти Финч: улыбающаяся женщина в голубом платье склоняется над ней. Внезапно у Финч появилась уверенность в том, что все как-нибудь образуется. Она взяла Эсси за толстенький коричневый пальчик и, покачивая им, запела: «Этот пальчик в лес пошел…»