Чужое лицо - [24]

– А что? Русские не дали нам въездные визы? – глухо спросил Ставинский.

– Нет, визы есть. Просто, как я вам сказал, у нас изменились планы, в которые я посвятить вас не могу.

– А если… а если я откажусь от вашего предложения?

– То есть? – не понял Мак Кери. – От денег?

– Нет. – Ставинский усмехнулся. – От денег – нет. А вот снова менять лицо и воскреснуть опять как Ставинский…

– Ну что ж. Я предполагал это. Мы вам поможем изменить фамилию, – сказал Мак Кери. – В принципе, по американским законам любой гражданин может изменить свою фамилию.

– Нет, вы меня не поняли. У меня уже есть фамилия, моя фамилия Вильямс, Роберт Вильямс. У вас на эту фамилию мои документы и виза в СССР. Что, если я туда поеду? Сам. За свой счет.

Такого поворота дела Мак Кери не ожидал.

– И что вы будете там делать? Просто побудете месяц и вернетесь?

– Нет, – сказал Ставинский. – Не думаю. Если вы дадите мне те русские документы, о которых мы говорили, я, пожалуй, и не вернусь.

– А если нет?

– А если нет, я, пожалуй, тоже не вернусь. Что-нибудь там выдумаю. За деньги в России можно и документы купить.

– Что ж. Это нужно обдумать. – Мак Кери вдруг подумал, что именно этот Ставинский и сможет там выйти на Юрышева – он еще не знал как, под каким предлогом, но это уже детали, это можно будет продумать, но… – Знаете, – сказал он, даже повеселев. – Пожалуй, мы дадим вам эти русские документы. И еще кое-что. Когда вы хотите лететь в Москву?

Ставинский посмотрел на Вирджинию. Если бы эта женщина так открыто не обрадовалась полученному чеку и возможности завтра же улететь в свою Калифорнию, может быть, он и не ринулся бы в эту Россию вот так, очертя голову. Если бы она сказала хоть что-то, взглянула на него как-то по-особому… Но нет, она просто отвела глаза, словно ее уже не касались его судьба и его выбор.

– Что ж… – вздохнул он и поглядел Мак Кери в глаза. – Я могу лететь в Россию хоть завтра.

– Ну, завтра – рано. Давайте завтра встретимся где-нибудь после обеда и все обсудим. – Мак Кери нужно было время, чтобы обсудить свою новую идею с Купером.

А Ставинский посмотрел на Вирджинию и спросил как бы мельком:

– Госпожа Парт, вы когда летите в Лос-Анджелес?

– Наверно, утром, – сказала она. Если он так легко, без колебаний готов улететь в свою Россию, то что ж – пусть катится, пусть разрубится, развяжется сам собой этот чертов узел, который связал ее с ним. – Да, утром, – прибавила она тверже.

– Вы разрешите мне проводить вас?

– Ну зачем? Я возьму такси.

– Да, пожалуй… В таком случае всего вам хорошего.

– И вам. Удачи вам в России. До свидания, господин Мак Кери. Благодарю вас. – Она подала руку Мак Кери, потом – Ставинскому, и он… он даже не задержал ее руку на долю секунды!

Она повернулась и быстро пошла к лифту. В номере она рухнула плашмя на постель и расплакалась.

20

Самолет на Лос-Анджелес вылетал в 11.40 утра. Вирджиния еще ночью забронировала себе место по телефону, а теперь собрала вещи и заказала такси. Была маленькая надежда, которую она скрывала сама от себя, что Ставинский позвонит утром или приедет в отель, но нет, этого не случилось. Выходя из отеля, она даже поглядела украдкой по сторонам – нет ли тут его белого «ягуара», и вздохнула – «ягуара» не было. Что ж, действительно, так лучше. Все разом отрезано, пусть он катит в свою Россию, пусть исчезнет навек – она вычеркнула его из памяти. Фильм «Чужое лицо» не состоялся, и роман двух главных героев – тоже. Она усмехнулась – горько и иронично. Опять ей не случилось быть актрисой – ни в кино, ни в жизни. Действительно, нужно завязывать с этой профессией, пойти в секретарши или еще лучше – выйти замуж за какого-нибудь спокойного, порядочного человека, врача или адвоката, родить ему детей и жить нормальной человеческой жизнью. Опять в этом Вашингтоне дождь, да еще такой холодный, противный, с ветром. То ли дело в Калифорнии – тепло и по-домашнему уютно. Да, домой, домой, нет ничего лучше дома, какой бы он ни был. Но ведь и Ставинский рвется домой – да, пожалуй, теперь она его понимает. Черт, опять этот Ставинский – забыть, забыть немедленно, выкинуть из памяти…

Такси подкатило к аэропорту, Вирджиния расплатилась с водителем и вышла из машины.

Ставинский стоял в аэропорту возле стойки регистрации билетов, стоял с огромным букетом ярко-красных гвоздик. Она увидела его сразу – напряженного, нервного, с отблеском от алых цветов на щеке. И медленно пошла к этой стойке, везя за собой чемодан на колесиках.

А он стоял, не двигаясь, глядя ей в глаза, стоял так несколько секунд, а потом, только потом шагнул навстречу.

И пока он к ней шел, и пока она шла к нему, в скрещенье их взглядов сгорало все – вопрос, радость, испуг, надежда, доверие и горечь. И из этих опережающих друг друга чувств, полумыслей, из этого трепета рождалось в эти доли секунды то, как они подойдут друг к другу, как встретятся. И – родилось: они разом подняли руки и обнялись так, словно расстались не вчера, а век назад. Да ведь они и расстались вчера навек, и этот век – эта ночь – прошел, и вот они встретились. А потом, словно стесняясь этого порыва, он подал ей цветы («Спасибо», – сказала она негромко), и помог подвезти чемодан к стойке, и подождал, когда она отметит билет, и взглянул на часы: до отлета оставалось тридцать минут, и они еще могли посидеть в баре.