Чужое лицо - [2]

– Постойте! Этот телефон… Здесь же код не нашего штата.

– 202 – это код Вашингтона. Вы можете позвонить нам в коллект, за наш счет.

– Я не об этом! Значит, вы специально прилетели с того побережья?…

– Этого требуют интересы нашей и пока еще вашей страны. Я говорю об Америке, – сказал один, но улыбнулись они оба.

– Но я же неделю назад видел вас тут на рыбалке…

– Еще вы могли видеть нас в баре напротив, и у вас в клинике, и в других местах. Мы с вами знакомились. Издали. У вас есть еще вопросы?

– Еще бы! Тысяча!

– На них мы вам дадим ответ в Вашингтоне. Если вы позвоните нам до среды. До свиданья!

И они вышли.

Ставинский подошел к окну. Со второго этажа ему было видно, как они, не оглядываясь, сели в синий «шевроле» и укатили от его дома. Вот те раз! Хорошо, что Оли нет дома. Хотя если они следят за ним уже не меньше недели, то они знают ее расписание. Впрочем, о чем он думает? Россия! Москва! После эмиграции ему три года снился запах сирени за окном его московской квартиры. И все шесть лет эмиграции ему снятся московские девочки, ни одна американка не приснилась ему за это время, хотя, казалось бы, американские шлюхи ничем не хуже русских, делают все то же самое, и все-таки… Но спокойно, спокойно. Ему сорок шесть лет, у него тут дом и неплохая работа, две машины, и какие! О таких и не мечтать в России, там «Жигули» или «Москвич» – предел роскоши. У него тут дочь, и он ее любит. А кого еще тут любить? Этот дом, в котором ему нечего делать, когда Оли нет дома (а ее нет дома все чаще и чаще, а скоро и вообще не будет)? Или Барбару – сорокалетнюю продавщицу из магазина «7/11», у которой он ночует два раза в неделю? Что ему любить тут, в этой стране? Он поздно сюда приехал, поздно. Оттуда, из России, Америка казалась идеальной и сказочной. Все, чего не было в России, было здесь: роскошные машины, отели, миллионеры, путешествия по миру, собственные самолеты и яхты. Но… все, чем был он в России, – этого нет здесь. Здесь он никто и ничто – лаборант в зубопротезной больнице, делает старухам протезы. И то слава Богу, что отец выучил его этому ремеслу с детства и мать заставила пойти в медицинский институт. Иначе бы он тут загнулся, как погибают все сорокалетние журналисты-эмигранты, какими бы расталантливыми они ни были там, в России. Кому они тут нужны с их чудовищным английским, на котором они не только писать, но и разговаривать толком не умеют? Да, он поздно сюда приехал, поздно. Правильно говорят эмигранты – сначала Америка кажется страной неограниченных возможностей, а потом ты видишь, что эти возможности не для тебя. Здесь нужно родиться или хотя бы приехать сюда, как его Оля – двенадцатилетним. А приехать в сорок лет – это было аферой и самоубийством. Так что? Ехать обратно? Такой случай! Такой случай бывает раз в жизни, нет, один раз на шесть тысяч жизней, они же проверили шесть тысяч эмигрантов. Но бросить Олю? Жить там под чужой фамилией? Все время под страхом, что тебя арестуют? Ведь любая деталь, любая мелочь может выдать тебя с головой. Эти американцы даже не представляют систему проверок в СССР. Военный билет, трудовая книжка, прописка – стоит кому-либо проверить любую строку, послать запрос на прежнюю работу, и – все: КГБ в его самом страшном виде, отобьют печенку и легкие, каждый зуб выбьют и, в конце концов, расстреляют, как изменника родины и шпиона. И никакая Америка не поможет, и Россия не посочувствует…

Он налил себе полный бокал бренди и выпил залпом.

2

– Ты думаешь, он согласится? – спросил Роберт Керол.

Мак Кери молчал. Откуда он знает, согласится этот Ставинский или нет. Они сделали все, что могли, и совесть у них чиста. Неделю они висели у него на хвосте, наизусть выучили его маршруты по Портланду, выяснили, что у него тут нет ни друзей, ни близких, что эти русские эмигранты вообще почти и не общаются друг с другом, а уж с американцами тем более, и единственная страсть Ставинского – яхт-клуб по субботам и воскресная рыбалка, а единственная страстишка – Барбара из магазина «7/11», у которой он ночует по понедельникам и средам. Все остальное свободное от работы время он сидит дома, копается со своими машинами да смотрит телевизор. Дочка учится в университете, пропадает там с утра до ночи, завела себе американского бойфренда и укатывает с ним на выходные дни в кемпинг. Одиночество – вот что должно заставить этого Ставинского согласиться. Не деньги, а одиночество. Судя по его биографии, когда-то в России он был энергичным телевизионным журналистом, изъездил всю Россию в командировках, жил в Сибири, в Москве, в Ленинграде, в Средней Азии – для такого деятельного мужика осесть в 46 лет в этом Портланде зубным техником-лаборантом – это все равно что опустить себя заживо в могилу. Он должен согласиться, должен. Но черт его знает… Если он откажется, завалится вся операция, она и так висит на волоске, потому что никаких других кандидатов у них в запасе нет. Мак Кери сблефовал насчет двух других. То есть еще два кандидата были, но были до Ставинского, и оба отказались вернуться в СССР. Ставинский был последней картой, и, если он не поедет или будет раздумывать еще две-три недели, помощник начальника Генерального штаба Советской Армии по стратегическим разработкам полковник Юрышев останется в Москве и забудет о своем порыве бежать на Запад…