Чужие тайны, чужие враги - [33]

Мне показалось, что было бы не плохо предсказать вопрос, который бы отец мог задать мне. Хотя бы один. И я придумал. Почему, сын, ты называешь свои произведения текстами? О, вне всяких сомнений, я один знаю правильный ответ на этот вопрос. Пока есть время, надо как следует подготовиться, чтобы мое объяснение было четким и ясным.

— А вы, Настасья, знаете, почему мои произведения следует называть текстами?

— Да. Знаю. Традиционные жанры: рассказы, повести, романы тяготеют к хроникальному сюжету, то есть, к развернутой во времени истории жизни персонажей. У вас не так, вы не рассказываете историю, вы рассматриваете ситуацию, как правило, статичную. По возможности полно, с разных сторон. Правильно? Потому и текст, — нравоучительно закончила Настасья.

— Правильно, — я был сражен.

— Это мне ваш отец рассказал.

Это же надо! Ну, что ты будешь делать! Отец умудрился обыграть меня еще до начала соревнования. А кто сказал о соревновании? Никакого соревнования не будет. Это было единственной возможностью избежать поражения. Известная мудрость: не соревнуйся и не проиграешь!

2

Раздал звонок в дверь. Ну, началось. На пороге стоял мой отец. Он изменился, но ошибиться было трудно. Десять лет не прошли бесследно, отец погрузнел и стал совсем седым, но, по обыкновению, был бодр и улыбчив. Не сомневаюсь, что он обрадовался нашей встрече, но мне этого было мало. Для начала я должен быть уверен, что он не станет называть меня «мой мальчик». Это был бы явный перебор. А еще в голове промелькнула дурацкая мысль — если я буду, как в детстве, спорить с ним, будет ли он сердиться и психовать?

— Здравствуй, Ив! Ты стал таким... внушительным. Мне это нравится.

Пронесло. Отец не назвал меня «своим мальчиком». Я возликовал. Он протянул мне руку, я крепко пожал ее, а потом не удержался и обнял его, уткнувшись носом в его ухо.

— Привет, папа! Как странно ты меня назвал.

— Так тебя называет Анна, твоя жена. Мне понравилось. Я запомнил, вот и пригодилось. Настасья, приготовь кофе, я сегодня не завтракал.

Я смотрел на отца и чувствовал, как меня переполняет нежность. Мне так его не хватало эти десять лет. И вот он сидит за моим столом, доедает бутерброды, а я не знаю, о чем с ним говорить. Заранее заготовленные вопросы вылетели из головы. Хотелось знать одно — отец действительно вспомнил, что я его сын, или я могу быть ему полезен?

— Мне так много нужно у тебя спросить.

— Спрашивай, в чем же дело?

— Вопросы вылетели из головы.

— Ну и не переживай.

— Я могу быть тебе полезен?

Отец едва не поперхнулся, отложил бутерброд, внимательно посмотрел на меня, а потом рассмеялся:

— Скорее уж, это я могу тебе помочь. Не потому, что я умный, а ты дурачок. Вовсе нет. Просто я больше знаю. Знание — сила. Пройдет совсем немного времени, ты будешь знать больше, и мы станем равноправными партнерами. А потом, когда я стану стареньким, мне понадобится твоя помощь. Так устроена жизнь.

— И что же такого важного я не знаю?

— Ты пока ничего не знаешь.

— Ерунда.

— Разве ты не хочешь расспросить меня о тайнах, которые в последнее время окружают тебя?

— Пожалуй.

— Так спрашивай.

Я задумался. Интересно, с чего начать?

— Не волнуйся, Ив, подробно расскажи обо всем, что произошло с тобой в последнее время, так нам будет проще разобраться, где ты столкнулся с настоящей тайной, а где с пустышкой. А потом уж, чем могу…

Отец был прав, и я рассказал ему все. Стараясь ничего не пропустить. О Пугачеве и его безумной радости по поводу сокращения поголовья людей. О странных обменщиках. О начальниках, построивших свои дома-штыри, и настойчивых слухах, что они спустились к нам с небес. О странном интересе Пермякова к моему фантастическому рассказу. О загадочной любительнице литературы Нине. О внезапно покинувшей меня любимой жене Анне. О квасном патриоте писателе Гольфстримове, пытающемся начать новую жизнь в деревенской общине. И, конечно, о Михалыче, стрелявшем в меня из своего «Вальтера». Об Островском, напавшем на меня в метро. О Настасье, защитившей меня. О вежливом полицейском, посетившем меня по пустяковому делу в неурочное время. И, наконец, о том, как Настасья скормила мне какую-то таблетку, чем напугала чрезвычайно. Все рассказал. Вроде как, пожаловался.

Отец внимательно выслушал меня. Временами он с пониманием кивал, закатывал глаза, пощелкивал пальцами. Сомнений в том, что он понимает тайные пружины перечисленных выше событий, у меня не осталось.

— Ты еще забыл рассказать о предчувствии внезапной смерти литературы, — строго сказал отец, словно проверял у меня домашнее задание.

— А что тут говорить, да, мне кажется, что литература умирает, а мы равнодушно наблюдаем за ее кончиной. Но об этом, по-моему, уже все знают. Это давно уже не секрет.

— Замечательная история у тебя получилась.

— Я тебя удивил?

— Нет. Отклонений от теории я не заметил.

— Вот, как. Папа, неужели ты считаешь, что моя жизнь подчиняется какой-то там дурацкой теории?

— Я этого не говорил. Теории подчиняются события, происходящие рядом с тобой.

— Надеюсь, что ты мне расскажешь все, что знаешь?

— Конечно, Ив, для этого, собственно, я и пришел. Будь внимательным, мне придется разрушить твои устоявшиеся представления. Но, я уверен, что ты легко с этим справишься. Правда, тебе придется довериться мне.