Чужие страсти - [10]

— Могу поклясться, что мои ноги распухли на два размера, с тех пор как я надела вот это, — проворчала она сквозь стиснутые зубы. — А все эта проклятая жара. — Наконец ей удалось стащить ботинок, и она выпрямилась, обмахивая себя рукой; щеки ее были красными от напряжения, завитки светлых волос прилипли к потному лбу. Затем она заметила выражение лица Абигейл и мгновенно замерла. — Ой, Абби, что случилось? Ты бледная, как смерть!

Абигейл изо всех сил старалась не поддаваться панике. Сначала ей необходимо было во всем разобраться.

— Тебе Вон что-нибудь рассказывал… ну, после того как мы приехали домой вчера вечером? — выпалила она безо всяких вступлений.

Удивленно поднятые брови Лайлы нахмурились. Казалось, она была немного сбита с толку.

— Я его не видела со вчерашнего обеда. Нет, правда. Мне следовало бы обидеться на вас за то, что вы уехали без меня.

— Мы не могли тебя нигде найти. — Абигейл чувствовала, как по щекам ее разливается виноватый румянец, хотя на самом деле все так и было.

— Ну, похоже, вы не очень-то и старались. Я все время была здесь, — сказала Лайла таким тоном, как будто это с самого начала было совершенно очевидно. — Ладно, а что там с Воном? Вы что, попали с ним в какую-то историю, о которой я ничего не знаю? — Она бросила на Абигейл хмурый подозрительный взгляд.

— Да нет же, разумеется, нет, — слишком поспешно ответила Абигейл, надеясь, что горящие щеки не выдадут ее.

— Тогда в чем дело?

— Это… касается твоей мамы. — Абигейл не стала объяснять, какая тут может быть связь. У нее просто не было времени.

Лайла заметно напряглась.

— А что с моей мамой?

Хотя они с ней никогда об этом не говорили, Абигейл знала, что пьянство Гвен всегда очень тяготило Лайлу. В то же время она готова была стоять насмерть, защищая свою мать от любого, кто заподозрил бы, что у Гвен есть проблемы. Помня об этом, Абигейл решила смягчить ситуацию.

— Она не может найти бриллиантовое ожерелье, которое твой отец подарил ей на годовщину их свадьбы. Кажется, она думает, что его украли.

— Я не понимаю, как это могло произойти. Насколько мне известно, злоумышленники в дом не проникали. И о том, где она хранит свою шкатулку с драгоценностями, знали только мы. — В то же мгновение на лице ее появился ужас. — Боже мой! Неужели ты хочешь сказать, что она обвиняет в этом тебя?

Абигейл покачала головой.

— Не меня. Мою маму. — С этими словами она почувствовала горячую волну стыда, как будто в обвинениях Гвен могла быть доля правды.

— В жизни не слышала ничего более нелепого! Она просто расстроена, вот и все. — Лайла пыталась найти какое-то логическое объяснение иррациональному поведению матери. — У нее такое иногда бывает, когда она страдает от своих головных болей.

Меривезеры никогда вслух не говорили о том, что Гвен пьет; когда она выпивала за обедом слишком много вина и мучилась из-за этого весь следующий день, это всегда списывалось на ее очередную мигрень.

— Не волнуйся. Мы все выясним. А папа уже знает?

— Еще нет. Мы должны его разыскать. — Абигейл в панике начала оглядываться по сторонам.

— Боюсь, нам придется подождать, когда он вернется с верховой прогулки. Пешком мы его никогда не догоним, а мой Маверик потерял подкову и на некоторое время вышел из строя. — Она кивнула в сторону коня, который с удовольствием жевал сено в своем стойле, после чего начала стаскивать второй ботинок.

— Не волнуйся, — снова успокоила она Абигейл. — Папа уладит все это, как только вернется.

— А что Вон? Ты не знаешь, куда он поехал? — спросила Абигейл, чувствуя нарастающую безысходность.

— Я же говорила тебе, что не видела его. — Лайла недовольно посмотрела на нее, будто ей напомнили о том, как она вчера вечером подвела их. Затем ее лицо смягчилось. — Слушай, я понимаю, что ты расстроена, но обещаю, что все будет в порядке. Я уже говорила, что это, видимо, какая-то глупая идея, которую мама вбила себе в голову. Через пять минут она об этом и не вспомнит.

— Все гораздо более серьезно. — Абигейл старалась сохранять спокойствие, но это удавалось с трудом; сердце выскакивало из груди, а к горлу подкатил комок. — Она позвонила в полицию.

— Она… что? — Теперь уже и Лайла выглядела по-настоящему встревоженной.

Как бы в подтверждение своих слов Абигейл услышала шорох шин на подъездной аллее. Выглянув из конюшни, она увидела, как к дому подъехал патрульный полицейский автомобиль, притормозивший перед парадным портиком с колоннами. Что-то надорвалось у нее в груди, и все успокаивающие заверения Лайлы куда-то унеслись, словно пух с одуванчика под дуновением ветерка. Ее мать сейчас арестуют… или выгонят… или и то и другое сразу. Если ее слово окажется против слова миссис Меривезер, кому, интересно, поверят полицейские? Сейчас ее единственной надеждой была Лайла. Если бы Лайла смогла как-то убедить свою мать, как-то урезонить ее…

Она обернулась и увидела, что Лайла, прихрамывая, идет к ней; одна ее нога по-прежнему была зажата в тесном ботинке.

— Давай, помоги мне. Сама я этот чертов ботинок вряд ли смогу снять.

Через много лет Абигейл будут обжигать воспоминания о том, как она тогда встала на колени, чтобы стянуть ботинок с ноги Лайлы, — невинный жест, который в свете происшедших после этого событий превратился в символический и унизительный акт ее порабощения. Но в тот миг она испытывала только чувство благодарности. Лайла была неуязвима для обстоятельств — это правда. С ней никогда не случалось ничего плохого, по крайней мере настолько плохого. Но это не означало, что она не вступится за тех, кого любит. Может быть, все еще действительно будет хорошо.