Чужие сны - [37]

Елисеев приложил руку ко лбу и тяжело вздохнул.

— Даниил Петрович, — устало сказал он, — что-то мне кажется. Что ваша разыгравшаяся фантазия…

— Сегодня ночью Ласкьяри показала мне морских чудищ, Адриан Станиславович. Фантазия тут ни при чем. Кстати, там, возле Желтого залива, где кочевники встречаются с морскими жителями, я видел на скалах гигантский рисунок. Это конструкт, объединяющий человека и жителя моря — я не знаю, как называются эти существа…

Глава 7

…Автомобиль осторожно выполз на берег и остановился, коснувшись передними колесами воды. Сегодня залив светился едва заметно, и его бледная зелень, уходя вдаль, сливалась с небом. И кочевников не было поблизости — Оль-шес предварительно проехал по окрестностям, осмотрелся.

Помедлив немного, Даниил Петрович вышел из машины. Прошелся по берегу, задумчиво полюбовался смутно видимым рисунком на скалах, поднял камешек, бросил в воду. Он, собственно, не знал, на что рассчитывал, когда ехал сюда. Почему-то Ольшесу казалось, что этой ночью ему непременно нужно быть у залива, но почему? Впрочем, интуиция — мать информации, и коль скоро он явился на побережье, что-нибудь да узнает. Может быть, кочевники придут все-таки, попозже? Хотя вчера в это время они уже танцевали здесь… А может быть, морские чудища выйдут на песок, увидя его, Ольшеса? Даниил Петрович обернулся к изображению на скалах, всмотрелся в него еще раз. Это существо… кажется, морские жители похожи на осьминогов… если, конечно, можно судить по этому рисунку. Осьминоги…

«Дарейт!..»

Слово ворвалось в мысли Ольшеса так звучно и явственно, что Даниил Петрович невольно переспросил вслух:

— Как?

И ответом — вздох над заливом, над скалами, в воздухе, светящемся вокруг мягкой зеленью:

— Дарейт..:

Ольшес сел на песок. Обхватил колени руками. Подумал, потом громко сказал:

— И что дальше?

А дальше…

Даниил Петрович ощутил непонятную слабость, его руки безвольно опустились, он медленно лег, вытянулся на песке и закрыл глаза…

…Зеленоватые перламутровые слои всколыхнулись перед глазами, и ощущение краткого полета пронзительно и остро вошло в мысль и тело. Ольшес понял, что он уже не на берегу, но как он очутился в безмолвной, плотной тьме — он не смог бы объяснить. Да он и не хотел ничего объяснять… Тьма была бездонной и чужой, она принадлежала иному миру, в ней чувствовалась откровенная первобытность, и предела ей не было.

Опора исчезла, Ольшес плыл в бесконечности, и тьма сначала растворила инспектора в себе, стремительно и бесповоротно, а затем, когда Ольшес окончательно почувствовал себя частью непроницаемого мрака, когда его собственное бытие стало неважным и ненужным — тьма обрела оттенки, в ней стали различимы синие и коричневые пятна, алые сполохи в глубине — недостижимые и манящие… и наконец снова возник зеленоватый перламутровый туман. И в нем проявилось движение. Скользнула бесшумно тень, вторая…

Кто-то в тумане жил.

Зеленые пласты расслоились, разорвались, распались клочьями, открыв завешенную прежде картину нового мира. И мир этот показался Олыпесу чем-то знакомым, но инспектор не мог вспомнить, где и когда он видел малиновые шары, синие живые воронки, желтые и оливковые безлистые кусты с длинными гибкими ветвями… Мысль билась лихорадочно: «Знаю, знаю…» Но воспоминание не ! приходило.. И от беспомощности хотелось закричать, ударить кулаком в стену… вот только стены рядом не нашлось. А среди странных ярких растений началось нечто…

Силуэты то ли многоруких, то ли многоногих ; существ кружились между диковинными цветами, взмывали вверх, опускались, и Ольшес видел, что их движения не хаотичны, что здесь есть система и порядок, и напряженно вглядывался, пытаясь уловить смысл танца. Но все ускользало от него, словно он пытался поймать рукой струйку дыма, — и невозможно оказалось зафиксировать даже простейшую мысль, все таяло, как зеленый туман, оставляя лишь образы и цвета…

Внезапно по глазам ударил резкий свет; туман спрессовался, сгустился, стал волнами. Белые барашки пены бежали к скалам, лучи белого чужого солнца горели бликами на воде, и вновь Ольшес видел и не узнавал, и это отчаянно мучило его. Хотелось закрыть глаза, уйти — но пути к отступлению не было. И Ольшес понял, что настал один из тех моментов, когда у человека нет возможности выбора… и смог подумать, что в любой ситуации нам только кажется, что мы выбираем, как поступить, а на деле выбора вовсе не существует, он уже предрешен всеми нашими предыдущими жизнями, и все, любая мелочь, даже давнишняя тайная мысль, случайно мелькнувшая, неосознанная, забытая — все отбрасывает тень в будущее… и когда будущее становится настоящим, нас удивляет собственный поступок, нас удивляет его результат…

Теперь он видел скалы и прилепившиеся к ним каменные кубы — это были чьи-то дома… И к этим кубам сверху, по едва заметному выступу, подбирались фигурки, одетые в скафандры… но это не были земляне, и это не были жители Ауяны, у Ольшеса не было в том сомнений.:. Инспектор словно плыл в воздухе, приближаясь к домам, но внезапно огненно-белая вспышка прорезала день, затмив полуденные лучи, и каменный куб распался, и под обломками каменных плит взметнулись и упали гибкие щупальца… и невыносимая боль души отбросила Ольшеса в сторону, вниз, и он явственно увидел в руках одной из фигурок, одетых в скафандры, оружие… и все встало на свои места. Все стало понятным и однозначным. Те, кто приходит с неба, — враги, убийцы…