Чужие ошибки или рассказы неудачников - [38]

В тюрьме мы, разумеется, примкнули к уголовникам и заявили о себе, как о напрочь испорченных личностях, которых уже не исправить. Такова была та тюремная среда: нужно выбирать, с кем ты, с сильными или слабыми. Сильным в тюрьме казался тот, кто решил остаться преступником навсегда. Чтобы жить в преступном мире, быть его представителем. Хотя мы с Туликом сделали этот выбор еще до того, как очутились за решеткой.

Пришлось ли нам вскоре пожалеть?

Нам нравилось думать, что мы принадлежим к числу неисправимых налетчиков. Мы сделали себе татуировки, отказались трудиться и учиться, и заверяли тюремную администрацию, что не будет никакого толку, если внушать нам добродетельные истины. Потому что у нас в преступном мире свои правила.

О том, что нам обоим предстоит прожить очень тяжелую жизнь, мы не думали. Мы даже не догадывались, что, как и тысячи других преступников, мы будем страдать и мучиться.

Нам никто не сказал об этом парадоксе: выбрав легкий и быстрый способ заработать на жизнь – воровством и обманом, мы выбрали себе чрезвычайно трудную судьбу.

Но почему же трудную?

Я хорошо знаю это теперь. Потому что в ней нет счастья, а только короткие вспышки веселья. Но что они такое, эти вспышки? Их слишком мало, и они очень непродолжительны.

Преступники думают, что они будут воровать и не попадутся, что будут сбывать краденое и жить на эти деньги. Они верят, что воровством можно промышлять до старости.

Мы с Туликом стремились ко всему, что доставляет человеку радость и удовольствие. Нам нравилась атмосфера ресторанов. Мы хотели иметь хорошие вещи и красивых женщин. Я хотел носить золотые часы и разъезжать на собственном автомобиле. Нам хотелось яркой жизни, и как можно скорее.

Мы имели красивые мечты, но сбылись ли они?

За всю жизнь я видел только двух невероятно удачливых воришек, которых долго не могли схватить. Они присваивали себе чужое добро и радовались жизни. Зато я встречал сотни людей, которые много времени провели в тюрьме, жили как нищие и были одинокими. У них почти не было надежд. Они тоже мечтали, но ничего у них не вышло. И у меня не вышло, и у Тулика. И у всех, кого я знал. Счастья мы так и не получили.

За нами по пятам следовала беда. Неудача искала нас и находила. Мы жертвовали здоровьем, молодостью и личным пространством. Мы годами напролет жили в ужасной тесноте, поскольку преступники в тюрьме всегда живут бок о бок.

Мы думали, что придет время, и мы станем хитрыми и опытными налетчиками, научимся так лихо разбойничать и совершать кражи, что никто не сможет нас заподозрить и уж тем более арестовать. Разбогатеем и заживем всласть. Но это время так и не пришло.

Пробыв в тюрьме четыре года, я и Тулик вернулись в свой город. Нас встретили хорошо, устроили застолье, подливали вина, и мы улыбались и смеялись. Тогда, сидя в ресторане, в компании уголовников, я радовался. А теперь, вспоминая тот день, я думаю: «Ну и олух же я! Отчего было веселиться? Ведь впереди снова

тюрьма. Шестнадцать лет тюрьмы! Боже мой!»

Мы вернулись в свой город в мае. И в майские же теплые дни пошли воровать. Совершили одну кражу, затем вторую. Вырученные деньги закончились быстро. И мы снова отправились тащить чужое добро – в этот раз государственное. Забрались в магазин. И попались!

Мне было всего двадцать лет. Судья, строгая женщина, спросила меня: «Не жалко ли вам жизни? Ведь она пройдет зря. Потому что удачи не будет – у таких, как вы, ее не бывает. Вы слышали когда-нибудь выражение «Не сотвори зла»? За всякое зло придется расплачиваться. Скажите, вам это очень нужно?»

Помню, я громко парировал: «Чепуха! Кругом одно зло! Повсюду! А где же ваши неудачники? Вон они, на собственных автомобилях разъезжают и дамам бриллиантовые серьги дарят!»

Я выглядел, как закоренелый преступник не понимая, что правда у судьи, а не у меня. У меня лишь иллюзии и компания приятелей-уголов-ников. Да еще тюрьма.

Вернулись мы с Туликом из тюрьмы только через семь лет.

Вскоре после этого Тулик куда-то пропал. Через месяц ушла из жизни моя мама. Перед смертью я приходил к ней в больницу. В палате находились еще три женщины, и я видел: маме неловко за меня. Я уголовник, татуированный тип с нахальным лицом, и одни женщины смотрели на маму укоризненно, а другие что-то прятали под подушку. Опасались, что я что-то украду. И никто не хотел меня ни о чем спрашивать, даже о погоде. Меня боялись и презирали.

Когда я ушел, на мою маму стали глядеть, как на нехорошую женщину. Перестали с ней разговаривать. С ней только доктора разговаривали, а соседки по палате презрительно фыркали. Стоило мне прийти снова, как мама тут же шепнула мне: «Ты больше не приходи… Не нужно приходить. Хорошо?» Ей было стыдно и горько, что у нее такой сын. Казалось, она стала еще несчастнее. Вероятно, здесь, в больничной палате, она пожалела о том, как прожила свою жизнь. Я разбил ей сердце.

Из больницы мама не вернулась. А через год умер и мой папа. Но я не смог с ним проститься, потому что снова очутился в тюрьме. Ну разве это везение?

Однако в преступном мире не принято унывать на людях, и я скрывал свою печаль. Уход родителей был безусловно преждевременный. Маме было всего пятьдесят два года, когда она скончалась, а папе исполнилось лишь пятьдесят пять. Иногда я думаю, что они умерли так рано потому, что стыдились жить на свете. Из-за меня.