Чужие облака - [9]

– Вера Петровна, давай не выключим ночник сегодня?

– Давай.

Кира зевает. Смотрит на свою голую узкую ступню, шевелит розовыми пальцами.

– Надеюсь мои ноги не скоро деформируются. Ты бы видела у Матильды Исматовны такой страшный развал стопы… Это профессиональное.

– У тебя не развалится, у тебя птичьи кости, ты легкая как воробей, – уверяет ее мать. Потом вздыхает, –  Знаешь, к старости все деформируется.

– Видно по Шуре, правда? Ну такая скучная! Если уж сходить с ума, то интересно, а она забуксовала на Ленке.

– А кто у нее должен красть? Чебурашка с подрезанными ушами  как у добермана и крокодил Гена в саване? – усмехается мать.

–  Ну какой крокодил Гена? Мам, ты все еще при социализме живешь.  Ну скажем, зеленые человечки могут полезть из унитаза...,–  фантазирует Кира.

– Зеленые человечки – не самое страшное, что может полезть из унитаза. Вот когда мы жили на первом этаже...Боже мой, о чем мы говорим? У тебя завтра есть спектакль?

– Дневной.

– Послезавтра вечерний, значит утром заглянешь к доктору Далаки.

– Не хочу к нему, – стонет Кира.

– Заодно расскажешь Ленке, что сегодня произошло. Все, на погружение, – командует Вера Петровна.

Глава 4

Стеклянную колбу отец подарил на день рожденье, Кире тогда исполнилось шесть лет. Под ее куполом росло  карликовое дерево  магнолии. На ветвях, усыпанных  цветами, сидели прехорошенькие бабочки. Основание колбы было выложено кусочками резанного зеркала, из-за них все множественно дробилось на фрагменты разного по яркости света, играло, слепило и завораживало. И если нажать на кнопку, начинала играть божественная музыка Моцарта. В общем все было волшебно, просто волшебно. Подарок поставили в сервант и редко позволяли трогать. Через пару месяцев отец ушел от жены и дочери к другой женщине. Майя иногда приходила к ним в гости. Всегда на каблуках, она даже в доме никогда не разувалась. Желание увидеть ее босой изводило Киру. Она приносила  шлепанцы в надежде, что та когда-нибудь разуется. Но Майя гладила Киру по волосам и уходила курить на балкон. Ступни ее безобразны, – решила Кира. Но ведь никто не знает! Может быть отец ушел из дома, чтобы подкараулить разутую Майю? В эти дни Вера Петровна лежала на диване с остановившимися глазами. Алина Евгеньевна привозила суп и когда могла оставалась ночевать. В доме было невыносимо тихо, про Киру как будто забыли. Не находя себе места, она сновала по квартире и все чаще замирала  перед дверкой серванта. Колба отражалась в глазах, посверкивала зеркалами и просилась в руки. Как Кэролловской Алисе Кире хотелось стать малюсенькой,  размером с бабочку. Присесть на ветку, болтать ногами, вдыхать аромат магнолий и вместе с бабочками подсвистывать Моцарту. Та-ра-ри-ра-рам…Она не выдержала, достала ее и ушла к себе в комнату. Мать не сказала ни слова, рот ее был забит горем. В детской спальне выпущенная на волю колба заиграла. Кира нажимала на кнопку и хотела еще и еще чарующей музыки. Бабочки пели долго, пока наконец не умерли батарейки. Колба замолкла навсегда и Кира разрыдалась так громко, что Вера Петровна прибежала в комнату.  Дочь сидела на кровати, обнимая безмолвную стекляшку, и в лице ее, обращенном к матери было столько отчаяния, что рот Веры Петровны  некрасиво перекосившись, наконец  открылся. Слезы заструились по щекам, горе стало выходить из нее медленно, через спазмы и вздохи, разрешая ей хотя бы немного стать прежней. Кира и мать долго обнимались, говорили о том что любят друг друга, об отце, о том что им  нужно учиться жить счастливо без него.

Через несколько дней Алина Евгеньевна повела их в театр оперы и балета. Давали Золушку и Кира очаровалась навсегда. В этот день она снова почувствовала себя по настоящему счастливой. Ах, старый стеклодув-волшебник  раздул купол подаренной отцом колбы, превратив ее в огромное здание. Кире уже не нужно было становиться маленькой, чтобы проникнуть в этот манящий ее мир. К театру можно было подъехать на трамвае, остановка прямо через дорогу. У парадного входа с колоннами бил  фонтан, по ступенькам, через резные двери можно было пройти в здание и потрогать его мраморные внутренности. И ох, там было очень много всего : игра света юпитеров, яркие краски декораций и позолота орнамента, переливающиеся бархатом кресла, оркестровая яма, с похожим на пингвина дирижером. Когда перед увертюрой он взмахивал палочкой, в зале все умирало до антракта. Такой он был чародей. И бабочки! Они были на сцене! Живые и нарядные порхали и если останавливались, то замирали в таких красивых позах, с ножками стрелами, обутыми в невиданные туфельки, в которых можно ходить только на пальчиках. От восторга Кира  благодарно смотрела то на мать, то на Алину Евгеньевну. Глаза были распахнуты от переполняющего чувства. Ей  вдруг стало все про себя  понятно, она сама станет бабочкой и музыка не стихнет никогда. Уж теперь она об этом позаботится.

Мамонт заметил Киру еще в училище. Хорошо сложенную девочку с высокой шеей и яркими глазами. То, что она выделывала на экзамене и на выпускном спектакле удивило его. Была в ней, не по возрасту техническая крепость и по возрасту,  необыкновенная легкость, почти летучесть, вместе с изяществом четких движений. Но самое главное – умение держать не сбиваемый апломб. Про это ее умение держать равновесие без поддержки, в училище ходили легенды. Мамонт был сражен и сразу же предложил партию Маши в Щелкунчике. Вот так сразу, без мучительного стояния у воды в кордебалете, она получила ведущую партию. Щелкунчик, две феи в «Спящей красавице» в первом и третьем актах, два стажерства и частые дивертисменты радовали ее целый год. Она протанцевала сезон и, ко всеобщей зависти, Мамонт предложил ей  Китри в Дон Кихоте. Но этого уже было мало, чего-то не хватало. В первый раз, сразу же после успешного дебюта, об этом ей сказала мать. Все еще в ознобе бьющего через край счастья, с букетом хризантем Кира сидела рядом с шофером такси. Дождь разливался по блестящему асфальту. Огни уличных ламп многократно отражаясь от всех мокрых поверхностей, еще напоминали ей авансцену, где она благодарно сгибалась перед зрителями. Ее питал этот обмен энергией со зрительным залом. Она чувствовала такой прилив  счастья, что могла бы снова отыграть весь трех-актовый спектакль. В этот момент Вера Петровна сказала, что все таки нужно ехать в Москву. Ты когда –нибудь бываешь довольна? – резко оборвала ее Кира. Но мысль уже покатилась по высеченному чужими амбициями желобу.