Чужие Фермопилы - [12]
Уже недолго, полметра от силы... я позади урюка, за спиной. Но мне нужно пространство. Вновь обретено счастье не размышлять... И теперь я многое умею. Слишком многое. Их - и Киргиза, и Михеева, уже так не учили. Мне - повезло. Им - нет...
Я беру одной рукой чурку за воротник и, продолжая его движение, начинаю менять траекторию. Он описывает стремительный полукруг. Теперь плоскомордый стоит спиной к оружейке. Я наступаю ногой под правое колено, и он начинает садиться вниз. Но я все равно быстрее. Намного... На порядок! Время - оно избрало меня...
Левой ногой заступил перед ним и прижался пахом к его лопатке. Левым предплечьем ловлю его шею. Правую ладонь накладываю ему на затылок, а кистью левой фиксирую локтевой сгиб. Хорошо взялся, плотно... руки связались в деревянный ворот... И потянул...
Не руками, не спиной, и даже не ногами. Всем естеством своим начал медленно вытягивать эту суку вверх.
Не было ненависти, не было злости, вообще - чувств не было. Только ощущение запредельной гармонии, слияния с окружающим, с миром... как пробуждение от сладкого сна... как наслаждение суровым черным блюзом... тягучее, мягкое, сонное, теплое... с истомой...
Киргиз что-то хрюкнул вначале, и начал судорожно скрести руками. Я видел, как его ногти, обламываясь и кровоточа, сучили по моему плечу.
Я не торопился... мы со временем - на Ты...
Вообще - это быстрый прием. Есть три варианта: можно потянуть пальцами и, если повезет, пережмется сонная артерия. Можно и нужно давить рукой в затылок, опуская голову вниз и проворачивая левую руку от себя, лучевой костью загоняя ему кадык по самое "не хочу". И этого я не делал. А можно вообще, отпустить его колено и, зашагнув правой за левую ногу, не отпуская головы, резко повернуться всем корпусом.
Вот интересно - какая картинка перед глазами, если твоя башка, обернувшись на 270 градусов, "равнение налево" делает?
Но и проворачивать я тоже не стал... Я его душил тупо, как тогда говорили - "на физике", и не давая никаких шансов. Долго и, наверняка, очень мучительно.
Передо мной выросли двое - Сашка Михеев и Санек Катаев. Что-то кричали, но руками не трогали. Страшно...
Киргиз начал конвульсивно дергаться. С последним рывком тела я его отпустил, обошел упавшее тело и прошел сквозь очумевших пацанов...
Мне было - хорошо...
Все встало на свои места...
Я отстоял свой пост...
Азадбаш - умер...
Я - выздоровел...
Как пацаны его откачивали, и как плоскомордого приводили в себя в санчасти, я не спрашивал. Все равно... На разборе полетов мой взводный пообещал добить Киргиза по выходу с губы (новый ротный, капитан Степанов, после краткого разбирательства залупил тому "десятку").
Мои дембеля пожали плечами - на хрен тебе это надо? Что тут можно объяснить - мне двадцать лет понадобилось на осмысление!
Деды посмеялись...
Молодые - причислили к лику...
Вечером того дня я лежал в своей палатке и отдыхал душою. Зашел мой "младший брат" Санек Катаев:
- Глебыч, там с тобой Михеев поговорить хочет...
- Меня что, командиром батальона назначили?
Санек не понял. Смотрит...
- Да пусть заходит, Саня, вы че тут официалку разводите!
- Да ладно, Глебыч, не выделывайся, выйди к пацану...
- О-о-о...
Выхожу. Сидит в курилке несчастный Санек Михеев. Подсаживаюсь. Он бросает свою сигарету, вытаскивает пачку "цивильных" - с фильтром. Закуриваем. Молчим...
- С Юрцом все нормально...
Я отвечаю:
- Хорошо....
Юрец - это молодой, выхвативший от Киргиза. Я распорядился, чтобы его кто-то из сержантов сопроводил в санчасть на медосмотр. Мало ли чего, может он стесняется. Я-то удар видел и мне плевать на заверения, что, мол, все нормально - не попали.
- Я этому урюку отнес на губу чай и хлеб...
Что, братишка, совесть взыграла? На кой она тебе, родной, в этом мире уродливом? Спрашиваю:
- Не подох?
- Нет... Поначалу периодически задыхался, но потом ничего оклыгался...
- Жаль...
- Не знаю... Врачи говорят - могут быть последствия. Серьезно...
- Не будет ничего.
- В смысле?
- Ничего, расслабься...
Докурили. Попрощались. Разошлись.
Он пошел по своим замстаршинским делам, а я к Толяну, в "пятую". Хоть и не друзья, но на косячок сообразить с ним всегда можно было.
Хороший пацан был. Санька Михеев. Погиб глупо. Дома, сразу после армии. Перекинулся на тракторе в своей Ростовской области...
Вот такая вот - история... про стойких оловянных солдатиков.
г. Луганск
март - апрель 2004 г.
Друзья! Перед вами – плод трехлетних размышлений, полутора годов кропотливой работы и одного обширного инфаркта. Роман о реальном настоящем и возможном будущем… Сразу хочу обратиться к любителям кидаться мокрыми шароварами и порванными на груди рубахами: Панове! Властью данной мне Господом – способностью творить – я свою часть общей работы сделал: смоделировал крайний сценарий развития событий. Это вам ходули, стремянка – дабы вы смогли заглянуть в открывающуюся бездну грядущего. Теперь ваш черед – сделайте так, что бы описанное будущее не стало реальностью.
Эта книга — о горьком солдатском хлебе. Выжить на жестокой войне, выжить среди озверевших, сбитых в земляческие стаи сослуживцев, выжить в голоде, жажде, грязи, кишащей тифом и гепатитом — это подвиг. А если при этом еще и не сломаться, не превратиться в животное, сохранить душу незамутненной, сострадающей и любящей, да погибнуть с достоинством, до конца выполнив свой воинский долг — разве это не восхождение на крест? Разве есть что святее солдатской доли?
Ближайшее будущее. Русофобская политика «оппозиции» разрывает Украину надвое. «Свидомиты» при поддержке НАТО пытаются силой усмирить Левобережье. Восточная Малороссия отвечает оккупантам партизанской войной. Наступает беспощадная «эпоха мертворожденных»…Язык не поворачивается назвать этот роман «фантастическим». Это больше, чем просто фантастика. Глеб Бобров, сам бывший «афганец», знает изнанку войны не понаслышке. Только ветеран и мог написать такую книгу — настолько мощно и достоверно, с такими подробностями боевой работы и диверсионной борьбы, с таким натурализмом и полным погружением в кровавый кошмар грядущего.И не обольщайтесь.
«У советского солдата, помимо его основной специальности, есть еще несколько внештатных – так называемая «взаимозаменяемость». Любой старослужащий в случае необходимости может принять на себя командование отделением или даже взводом, работать из любого вида стрелкового оружия (в том числе и орудий БМП), провести несложные реанимационные мероприятия, снять простую мину и прочее. У меня была целая гирлянда таких побочных специальностей…» Автору этой книги довелось воевать и в расчете АГС, и пулеметчиком, и снайпером в одной из самых «горячих точек» Афганской войны: «В высокогорной провинции Бадахшан, где дислоцировалась наша часть, «советская власть» распространялась только на административный центр – город Файзабад.
Сборник прозы "Я дрался в Новороссии!" издан в апреле 2015 года по инициативе Союза писателей Луганской Народной Республики, Союза писателей России, сайта современной военной литературы okopka.ru и издательства "Яуза" (Москва).
Роман в рассказах "Файзабад" был окончен в 1994 г. Публиковался в журнале СП СССР "Подъем".
«Константин Михайлов в поддевке, с бесчисленным множеством складок кругом талии, мял в руках свой картуз, стоя у порога комнаты. – Так пойдемте, что ли?.. – предложил он. – С четверть часа уж, наверное, прошло, пока я назад ворочался… Лев Николаевич не долго обедает. Я накинул пальто, и мы вышли из хаты. Волнение невольно охватило меня, когда пошли мы, спускаясь с пригорка к пруду, чтобы, миновав его, снова подняться к усадьбе знаменитого писателя…».
Впервые в истории литературы женщина-поэт и прозаик посвятила книгу мужчине-поэту. Светлана Ермолаева писала ее с 1980 года, со дня кончины Владимира Высоцкого и по сей день, 37 лет ежегодной памяти не только по датам рождения и кончины, но в любой день или ночь. Больше половины жизни она посвятила любимому человеку, ее стихи — реквием скорбной памяти, высокой до небес. Ведь Он — Высоцкий, от слова Высоко, и сей час живет в ее сердце. Сны, где Владимир живой и любящий — нескончаемая поэма мистической любви.
Роман о жизни и борьбе Фридриха Энгельса, одного из основоположников марксизма, соратника и друга Карла Маркса. Электронное издание без иллюстраций.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Жизнь моя, очень подвижная и разнообразная, как благодаря случайностям, так и вследствие врожденного желания постоянно видеть все новое и новое, протекла среди таких различных обстановок и такого множества разнообразных людей, что отрывки из моих воспоминаний могут заинтересовать читателя…».
Творчество Исаака Бабеля притягивает пристальное внимание не одного поколения специалистов. Лаконичные фразы произведений, за которыми стоят часы, а порой и дни титанической работы автора, их эмоциональность и драматизм до сих пор тревожат сердца и умы читателей. В своей уникальной работе исследователь Давид Розенсон рассматривает феномен личности Бабеля и его альтер-эго Лютова. Где заканчивается бабелевский дневник двадцатых годов и начинаются рассказы его персонажа Кирилла Лютова? Автобиографично ли творчество писателя? Как проявляется в его мировоззрении и работах еврейская тема, ее образность и символика? Кроме того, впервые на русском языке здесь представлен и проанализирован материал по следующим темам: как воспринимали Бабеля его современники в Палестине; что писала о нем в 20-х—30-х годах XX века ивритоязычная пресса; какое влияние оказал Исаак Бабель на современную израильскую литературу.