Чужая жена - [8]

Тайна Арона

«Много цветов на дереве, да много ли дадут плодов…»

(Преподобный Симеон Новый Богослов)

Выпив подряд две по пятьдесят коньячка для смазки связок, Арон Держава ворвался в свой звездный час. Он уже видел примерное содержание рассказа, пока, не собираясь включать в него, ничего из цели своей поездки, и вообще ничего из охватившей его «золотой лихорадки» последних нескольких лет.

Осмотрев внимательно следящую за ним публику, и уже видя блеск в прекрасных глазах особы, которой он уже ни раз обладал в мыслях, представив себя самым выдающимся рапсодом истории человечества — Гомером, с широко «открытыми» глазами, буквально поедающими Марию, начал:

— Друзья мои, вы, наверняка, хоть как-то… да знаете историю нашей Великой Державы…

— …

— …

— Так вот, на заре образования нового государства, после падения императорской России, моему прадеду довелось волею судеб, стать, а он был выдающимся знатоком искусств, в особенности того, что делалось из дорогостоящих материалов… Так вот-с… Он был знаком со многими людьми, ибо помогал им с экспертизами, советами. Однажды… был привлечен самим Троцким да-да, самим! Львом Давыдовичем! Так вот, в его задачу входило определить историческую составляющую ценность, как изделия (сегодня принято говорить «промониторить рынок» спроса на подобную вещь за рубежом, а также проследить весь путь: от транспортировки (сбыта), до попадания вырученных средств на счета «заговорщиков-революционеров», сами понимаете о ком и о чем речь.

Экспроприируемые ценности поступали в количестве, не поддающемся быстрому описанию, к тому же акты приема-передачи заполнялись часто безграмотными людьми или, как минимум, не имеющими к подобной работе ни малейшего отношения, ведь главным цензом их подбора было преданность революции. Дедушка мой, незабвенный Мойша Аронович имел, среди этих возмутителей спокойствия совершенно не запятнанную репутацию, потому как прятал от царской охранки общие средства революционной России, конечно, не забывая себя — ведь должен же быть смысл в подвиге, при отсутствии сопереживания идее.

Процент был настолько микроскопический, что все уходило на содержание его большой семьи… — он имел двенадцать детей, по числу ветхозаветных патриархов, которым приходилось ютиться в двух этажах пятиэтажного дома, а два верхних которого сдавались жильцам, а первый служил помещением для дедушкиного ломбарда и двух магазинов, за которыми присматривала, не превзойденная по добродетелям, бабушка.

Бог — Свидетель, с каким трудом со всеми этими невероятными сложностями, справлялся мой, изумительной доброты и порядочности, дед. Он ведь построил синагогу — первую в городе, он содержал газету, он владел банком, он никогда не жалел подаяния нищим евреям… Тут он невзначай задумался над тем, а были ли такие — но поняв, что это не особенно важно, вздохнув продолжил:

— … И прятал, с великой опасностью для себя, вожаков, этой самой революции.

И что вы думаете, какова была плата за его доброту?! Семья вынуждена была эмигрировать. Семья неплохо, в конце концов, устроилась в Америке и Англии: некоторые, уже выросшие дети, стали теми самыми посредниками, через которых эти самые ценности и приобретали большие, надо сказать, цифры с длинными нулями на счетах известных личностей…

Конечно, благодаря честности и талантам дедушки семья вывезла все имущество. Что было невозможно захватить с собой — было выгодно продано, в зарубежье удачно вложено. Ох! Трудны же заботы по сохранению нажитого и преумножению его! Но дедушка был человеком оптимистического склада характера, хотя не смог забыть нанесенных обид, а поэтому с присущим ему чувством юмора подменял иногда золотые украшения на побрякушки… Но он знал меру! И главное — он знал, что при каждой операции можно иметь свой интерес… Правда, у него их было два. Одни — в виде маленькой официальной доли — он не был жадным на людях. Второй — зависящий только от него. На средства, полученные вторым путем, он открыл небольшой, но надежный банк. Говорят, это предприятие оказалось на удивление выгодным делом, поскольку многие, покидавшие Россию из наших соплеменников, пользовались именно его услугами. Правда, в день расплаты по предъявленным чекам, властям пришлось объявить финансовое учреждение банкротом, через что обнищали и так обездоленные Божии дети. Но я же говорил: дедушка был очень добрым, и какую-то часть все же возместил пострадавшим, которые, кое-как смогли просуществовать на эти средства месяц или два…

Моему глубокоуважаемому дедушке не получилось покинуть пылающую Россию, он оставался приписанным к комиссариату, занимающемуся отъему ценностей. Выполняя свои обязанности, он исколесил всю страну. Наверное, так продолжалось все двадцатые и тридцатые годы. Многие из его соратников уже были расстреляны, кто-то сидел, но он всегда выполнял свою работу, часто даже перерабатывая, именно поэтому его рука всегда лежала на пульсе, давая своевременно знак, что и когда предпринять.

Все его враги гибли раньше, чем могли дедушку в чем-то заподозрить. Настало время, когда слежка за подобными сотрудниками приобрела масштабы тотальной. Собранные для себя сокровища девать было некуда: держать дома — опасно, сбыть — не реально, а удержаться от прежнего изъятия, в своих интересах, из не пустеющих закромов Родины — невозможно!