– Да ведь он переехал!
– Все равно, понимаете? Она же ведь пошла; ну, и вы тоже – поняли? Сделайте так, что как будто не знаете, что генерал переехал, приходите как будто к нему за женой, ну и так далее.
– А потом?
– Ну, а потом накрывайте кого следует у Бобыницына; фу, ты, черт, какой бестолк…
– Ну, а вам-то что до того, что я накрываю? Видите, видите!..
– Что, что, батенька? Что? Опять за то же, что прежде? Ах, ты, господи, господи! Срамитесь вы, смешной человек, бестолковый вы человек!
– Ну, да зачем же вы так интересуетесь? Вы хотите узнать…
– Что узнать? Что? Ну, да, черт возьми, не до вас теперь! Я и один пойду; ступайте, подите прочь; стерегите, бегайте там, ну!
– Милостивый государь, вы почти забываетесь! – закричал господин в енотах в отчаянии.
– Ну, что ж? Ну, что ж, что я забываюсь? – проговорил молодой человек, стиснув зубы и в бешенстве приступая к господину в енотах, – Ну, что ж? Перед кем забываюсь?! – загремел он, сжимая кулаки.
– Но, милостивый государь, позвольте…
– Ну, кто вы, перед кем забываюсь; как ваша фамилия?
– Я не знаю, как это, молодой человек; зачем же фамилию?.. Я не могу объявить… Я лучше с вами пойду. Пойдемте, я не отстану, я на все готов… Но, поверьте, я заслуживаю более вежливых выражений! Не нужно нигде терять присутствия духа, и если вы чем расстроены, – я догадываюсь чем, – то по крайней мере забываться не нужно… Вы еще очень, очень молодой человек!..
– Да что мне, что вы старый? Эка невидаль! Ступайте прочь; чего вы тут бегаете?..
– Почему ж я старый? Какой же я старый? Конечно, по званию, но я не бегаю…
– Это и видно. Да убирайтесь же прочь…
– Нет, уж я с вами; вы мне не можете запретить; я тоже замешан; я с вами…
– Ну, так тише же, тише, молчать!..
Оба они взошли на крыльцо и поднялись на лестницу в третий этаж; было темнехонько.
– Стойте! Есть у вас спички?
– Спички? Какие спички?
– Вы курите сигары?
– А, да! Есть, есть; здесь они, здесь; вот, постойте… – Господин в енотах засуетился.
– Фу, какой бестолков… черт! Кажется, эта дверь…
– Эта-эта-эта-эта-эта…
– Эта-эта-эта… что вы орете? Тише!..
– Милостивый государь, я скрепя сердце… вы дерзкий человек, вот что!..
Вспыхнул огонь.
– Ну, так и есть, вот медная дощечка! Вот Бобыницын; видите: Бобыницын?..
– Вижу, вижу!
– Ти…ше! Что, потухла?
– Потухла.
– Нужно постучаться?
– Да, нужно! – отозвался господин в енотах.
– Стучитесь!
– Нет, зачем же я? Вы начните, вы постучите…
– Трус!
– Сами вы трус!
– Уб-бир-райтесь же!
– Я почти раскаиваюсь, что поверил вам тайну; вы…
– Я? Ну, что ж я?
– Вы воспользовались расстройством моим! Вы видели, что я в расстроенном духе…
– А наплевать! Мне смешно – вот и кончено!
– Зачем же вы здесь?
– А вы-то зачем?..
– Прекрасная нравственность! – заметил с негодованием господин в енотах…
– Ну, что вы про нравственность? Вы-то чего?
– А вот и безнравственно!
– Что?!!
– Да, по-вашему, каждый обиженный муж есть колпак!
– Да вы разве муж? Ведь муж-то на Вознесенском мосту? Что ж вам-то? Чего вы пристали?
– А вот мне кажется, что вы-то и есть любовник!..
– Послушайте, если вы будете так продолжать, то я должен буду признаться, что вы-то и есть колпак! то есть знаете кто?
– То есть вы хотите сказать, что я муж! – сказал господин в енотах, как будто кипятком обваренный, отступая назад.
– Тсс! Молчать! Слышите..
– Это она.
– Нет!
– Фу, как темно!
Все затихло; в квартире Бобыницына послышался шум.
– За что нам ссориться, милостивый государь? – прошептал господин в енотах.
– Да вы же, черт возьми, сами обиделись!
– Но вы меня вывели из последних границ.
– Молчите!
– Согласитесь, что вы еще очень молодой человек…
– Мол-чите же!
– Конечно, я согласен с вашей идеей, что муж в таком положении – колпак.
– Да замолчите ли вы? О!..
– Но к чему же такое озлобленное преследование несчастного мужа?..
– Это она!
Но шум в это время умолк.
– Она! Она! Она! Да вы-то, вы-то из чего хлопочете! Ведь не ваша беда!
– Милостивый государь, милостивый государь! – бормотал господин в енотах, бледнея и всхлипывая. – Я, конечно, в расстройстве… вы достаточно видели мое унижение; но теперь ночь, конечно, но завтра… впрочем, мы, верно, не встретимся завтра, хотя я и не боюсь встретиться с вами, – и это, впрочем, не я, это мой приятель, который на Вознесенском мосту; право, он! Это его жена, это чужая жена! Несчастный человек! Уверяю вас. Я с ним знаком хорошо; позвольте, я вам все расскажу. Я с ним друг, как вы можете видеть, ибо не стал бы я так теперь из-за него сокрушаться, – сами видите; я же несколько раз ему говорил: зачем ты женишься, милый друг? Звание есть у тебя, достаток есть у тебя, почтенный ты человек, что ж менять это все на прихоть кокетства! Согласитесь! Нет, женюсь, говорит: семейное счастие… Вот и семейное счастие! Сначала сам мужей обманывал, а теперь и пьет чашу… вы извините меня, но это объяснение было вынуждено необходимостию!.. Он несчастный человек и пьет чашу – вот!.. – Тут господин в енотах так всхлипнул, как будто зарыдал не на шутку.
– А чорт бы взял их всех! Мало ли дураков! Да вы кто такой?
Молодой человек скрежетал зубами от бешенства.
– Ну, уж после этого, согласитесь сами… я был с вами благороден и откровенен… Такой тон!
