Чужая земля - [61]

— Гость в дом, Аллах в дом…

Раздался хрип, потом бульканье — по едва уловимому знаку хозяина один из его дальних родственников, приглашенный в дом «для массовости» — перерезал горло барашку…

— Прошу, дорогие гости. Сейчас стол накроем, хаш кушать будем, жижиг галныш кушать будем, шашлык два дня уже маринуется. В дом, в дом!

Расположились не в самом доме — как и было принято у чеченцев, прошли на летнюю кухню — увитый каким-то местным, похожим на плющ растением. Шамиль нервно огляделся — кухня была с кирпичными стенами, но примерно по пояс — дальше только эта зеленая дрянь, через которую ничего не видно. Потеряешь бдительность — и воткнут в затылок длинную, заточенную спицу, а то и выстрелят из бесшумного пистолета. И на то и на другое хозяин дома был большой мастак — недаром девятнадцать лет стажа[69]. Хотя и он тоже — не пальцем деланный. Как это говорится… только стань бараном, а тут и волки встреч[70].

Гость имел право выбирать себе место — поэтому, он сел там, где массивную крышу кухни поддерживала толстенная, кирпичной кладки подпора. Это хоть немного обезопасило его — хоть и не до конца. Пальцы нервно нащупали в кармане пластиковую коробочку детонатора…

За столом — когда они уже пришли — был еще один человек, и то, что он там уже сидел и даже не встал, чтобы поприветствовать пришедших — по чеченским меркам говорило о том, что он считает себя главнее и хозяина дома и гостя. Происходи это в Дышне-Ведено году в девяносто седьмом — он бы украл этого человека, если бы дело происходило в его доме, и ехидно намекнул бы хозяину — если в чужом. Но это был не Дышне-Ведено, это был Гумсе, расположенный в месте, относительно которого Шамиль и сам не был уверен, что это такое. Одно он знал точно — сидящий за столом человек был из тех, с кем стоило считаться. И украсть его — было нельзя.

Человек этот был на вид молодым — между тридцатью и сорока, но скорее ближе к нижней границе, чем к верхней. Короткая, аккуратная прическа, белая, свежая рубашка, пиджака нет, равно как и галстука. Выбритые до синевы щеки, серые, пронзительно серые, невыразительные как весеннее небо глаза. Шамилю он напомнил русистов, с которыми он имел дело в девяносто втором, отстаивал их интересы, пока они не предали его…

Тогда он стал отстаивать интересы других людей.

— Маршалла ду шуга[71] — поздоровался Шамиль, глядя на «русиста».

— Де дика хулда — без заминки ответил человек — я знаю ваш язык, господин Шамиль, хотя и не так хорошо, чтобы свободно говорить на нем. Поэтому, будет лучше, если мы перейдем на русский язык, который знают все присутствующие.

— По-русски говорить, все равно, что ругаться!

Хозяин дома постучал пальцем по столешнице — она была сделала целиком из среза пня какого-то огромного местного дерева.

— Ты не прав, Шамиль… — негромко сказал он — этот человек мой гость, и он заслуживает уважения. Что же касается языка, то язык это всего лишь язык — до тех пор, пока не приходит пора его отрезать…

Шамиль подумал, что сидящий за столом человек все-таки глуповат. Если ты что-то можешь, показывай, что не можешь, а если что-то не можешь — показывай, что ты можешь. В свое время они совершили большую ошибку, обсуждая на чеченском, что надо убрать одного русиста, в его присутствии. Предполагалось, что русист не знает чеченского — но оказалось, что он был агентом ФСБ и язык знал. Эта история стоила жизни одному из братьев по джихаду и чуть не стоила жизни ему самому.

Но вслух, конечно же — Шамиль все это не сказал. Вместо этого — он.

— Хьо кинт еравакха лайа сунна[72] — сказал он, приложив ладонь к груди и пристально смотря на гостя — я простой человек и порой допускаю грубость в отношении других людей. Прошу меня простить…

Гость кивнул.

— Дерриге а дикду. Иза дага а ма дайталла.[73]

И хозяин и гости вынуждены были прервать эту невидимую пикировку — как и в любой звериной стае чеченцы, встречая друг друга или представителя другого народа — первым делом должны выяснить вопрос о старшинстве. Равенство — им неведомо.

Женщина в чадре и никабе, длинном, черном мусульманском одеянии до пят — подала только что сваренный хаш. По дворику — плыл вкусный запах жарящегося мяса — готовили шашлык.

— Я пригласил тебя в свой дом, Шамиль… — неспешно и с достоинством начал хозяин, погружая ложку с глиняную пиалу с горячим, жирным супом — потому что ты был и остаешься одним из лучших воинов, каких только знала наша многострадальная земля. И оттого, что волей Аллаха ты переселился сюда — это не изменилось. Просто здесь много хороших воинов и среди других народов.

— И среди русистов, что ли? — ощерился как волк Шамиль. Зубы у него были истинно волчьи — белые, крепкие, как у молодого.

— И среди русистов… — спокойно подтвердил хозяин дома — только за последний месяц, если я не ошибаюсь, пятеро твоих стали шахидами. А в прошлом месяце — шахидом чуть не стал ты сам. Но это неважно. Как ты думаешь, почему так происходит, Шамиль?

— Так происходит, потому что мы разобщены! — не задумываясь, ответил Шамиль — горе, горе нам, ибо Аллах наказывает нас за асабию[74], а мы не извлекаем уроков и страшимся не единого лишь Аллаха, а тагута, и у него ищем правосудия! Разве не сказано — Не из нас тот, кто призывает к асабийе! Не из нас тот, кто сражается ради асабийи! И не из нас тот, кто проявляет гнев из-за асабийи.