Чужая свадьба - [44]

— Думаю, я веду себя более смело, чем можно ожидать ! от дочери герцога.

— Да. — Он ухватился за ее подсказку. — Именно так.

— А. Хорошо. В таком случае вашу предосторожность можно понять. Ведь вы местный судья.

— Вы не только добры, но и великодушны. Но все равно мой поступок непростителен.

— Позвольте не согласиться. Я прощаю вас. — Она помахала рукой, как бы отметая его аргументы. — Никакого вреда вы не причинили.

— Причинил, — настойчиво продолжал он. — Подозрительность и осторожность, леди Агата, вот мои правила, и я следую им, потому что на горьком опыте познал, что недоверие лучше, чем слепая вера, которая приводит людей к гибели.

Сильный ветер поднял лацканы сюртука сэра Эллиота и прижал их к его горлу. Он даже этого не заметил. Летти поняла, что он говорит о каком-то определенном случае.

Тревожное предчувствие охватило ее. Она не хотела ничего знать о нем. Нет, не правда. Она хотела знать о нем все, и это пугало ее. Летти никогда не встречала такого человека. И вероятно, никогда больше не встретит.

— И каким же образом вы познали это? Ей показалось, что он не ответит. Он был слишком джентльменом, чтобы говорить с ней о том, что ее не касалось.

— В армии. В Судане. Я находился под командованием… офицера, считавшегося гениальным тактиком. Гордился, что был его подчиненным. — Он весь напрягся.

— Он предал вас.

— Я был идеалистом. Был молод. — Он взглянул на нее со смущенной улыбкой. — Мой брат Теренс погиб на войне с зулусами, и, узнав о его смерти, я сразу же поступил в армию, с жаждой занять его место, нести его знамя. Меня послали на Ближний Восток. Вы встречались с моим отцом, — его взгляд смягчился, — и можете представить, какое воспитание мы получили. Нам с колыбели внушали, что Англия — величайшая нация в мире и ее величие твердо опирается на справедливость правосудия ко всем ее гражданам.

— Да. Правосудие.

— Офицер, о котором я говорю, сильно пил, но никогда во время боевых действий. За исключением одного случая. Она молча ждала.

— Было уже поздно, и мои солдаты находились на месте назначения, в десяти милях от берега. Мы не ожидали нападения. Несколько дней все было тихо, но в ту ночь один из моих разведчиков вернулся с сообщением, что враг собирает силы к востоку от нашего главного лагеря. Я сразу же послал туда связного.

— К командующему?

— Да. Ответа не было. На следующий день, как и ожидалось, враг напал на лагерь. Мы прибыли туда, когда сражение уже закончилось. Это было… страшное поражение. Столько убитых и искалеченных! — Даже при воспоминании его глаза наполнились ужасом. — Я разыскал командующего, чтобы узнать, как это произошло. Он заявил, что не получал от меня никаких сообщений. — На этот раз он с горечью посмотрел на нее. — Позже я нашел связного, человека, которому я безгранично верил. Он был в полевом госпитале. В сражении его тяжело ранило, и, умирая, он страдал не только от боли, но и от позора. Он поклялся мне, что наш командир был слишком пьян и даже не мог прочитать сообщение. Тогда связной сам прочитал его вслух. Он также поклялся, что сообщение заставило офицера протрезветь настолько, что тот мог действовать сам или вызвать тех, кто заменил бы его. Связной ошибся. И в этом все дело. Свидетелей не оказалось. Офицер был один.

— Какой ужас! — прошептала Летти.

— Он предал не только солдата, за которого был в ответе, но и все принципы, за которые мы сражались. Офицер избежал наказания. Представляете, он собирался отдать связного под трибунал, но несчастный умер! — Глубокое недоумение и непередаваемое чувство собственного поражения слышались в его голосе.

— И что вы сделали?

— Я встретился с ним. Его… больше всего волновало, что я предпочел поверить своему солдату, чем ему, и сначала он повторил свою версию. Но я не хотел уступать. Я понимал, что нет никаких шансов на то, что он публично признается во лжи, но хотел услышать правду. — Выражение лица сэра Эллиота заставило ее вздрогнуть.

— И вы добились ее?

— Да. Он признался мне, что, вероятно, был не в состоянии исполнять свои обязанности, но настаивал, что не помнит, чтобы ему доставляли донесение. Разумеется, мое сообщение исчезло. И еще он сказал, — и я запомнил это лучше всего, — что английская армия не может позволить себе лишиться гениального тактика и что в конечном счете ради этого стоило пожертвовать жизнью солдата! Разве солдату не повезло, спросил он, что он умер до суда? И что может быть прекраснее, чем умереть за свою страну?

— Вы с этим не согласны?

Он с признательностью посмотрел на нее.

— Как сказать… Человек погиб, сражаясь за нацию, которая обещала ему честь и справедливость, а его предали. Я посвятил свою жизнь тому, чтобы правосудие перестало быть химерой. Чтобы иметь правосудие, мы должны служить ему. Оно не существует само по себе.

Они помолчали. Ветер утих. Только шорох травы нарушал тишину.

— А что случилось с тем офицером?

— Было проведено расследование. — Эллиоту не надо было говорить, кто настоял на этом. — Никаких доказательств его вины найдено не было. Дело не дошло до суда. Несколько лет спустя этот человек умер естественной смертью. — Марч сурово посмотрел на нее. — Я рассказал эту историю не для того, чтобы вызвать у вас жалость. Просто хотел объяснить свое поведение по отношению к вам. Но объяснение не может служить оправданием. Поэтому я прошу прощения.