Чужая - [12]

— Поросёнок. — Это она сказала? — Поросёнок.

Марта повернулась. Посмотрела на неё остекленевшими глазами.

— Он умер.

— Как? — Анабель не слышала собственный голос. — Когда?

— Сегодня. Днём. — Марта говорила вяло, как во сне. — От заражения крови. Вчера он поранил руку. Всю ночь у него был жар.

— Почему… почему меня не позвали? — (Лица людей и свечи сливались в бесформенное грязное пятно). — Я бы спасла его. Почему?

Никто не ответил.

Анабель подошла и наклонилась над гробом. Глаза Поросёнка были закрыты. Руки тщательно сложены. Нет.

Она не ощущала боли. Не ощущала потери. Ничего, ничего. Только чёрное ничто. Только пустота.

И из этой пустоты родилась ярость.

Анабель зарычала, схватила мёртвое тело за плечи и стала трясти. Голова застучала по краю гроба.

— Живи! — закричала Анабель. — Живи! Ты слышишь? Ты не смеешь умереть, не смеешь, будь ты проклят! Я не позволю! Ты будешь жить! Жить, потому что я так хочу! Я Анабель, я из Чёрного рода! Я вышла из Тьмы и вернусь во Тьму! И я приказываю! Во имя Тьмы, во имя Чёрного рода! Живи! Живи, потому что я так хочу! Как угодно, но только живи! Я хочу!

И она со всей силы ударила по мёртвому лицу. Потом ещё раз. И ещё.

Поросёнок шевельнулся. Открыл глаза.

Анабель схватила его и прижала к себе, хохоча и рыдая.

Все молчали. Никто не дышал. Раздался какой-то звук. Это Марта осела на пол, сжимая руками горло.

Поросёнок вырвался из тесных объятий Анабель. Сел в гробу. Посмотрел вокруг, изумлённо моргая.

Но это был уже не прежний Поросёнок.

Даже в жалком свете свечей было видно, как изменилось его лицо. Оно стало ещё белее, чем когда он лежал в гробу. В недоумённо округлившихся тёмных глазах заплясали кровавые блики. Он заметил Марту, заулыбался… и обнажил нечеловечески острые зубки.

Кто-то истошно вскрикнул.

— Во что ты его превратила?! — Это сказал отец Поросёнка. Он шагнул к Анабель и навис над ней, как в тот памятный день. Неизгладимый уродливый след от ожога. Её ожога. — Во что ты его превратила… проклятая ведьма?!

Анабель отступила. Её рука до боли сжимала мягкую кисть Поросёнка, на которой уже отрастали острые когти.

— Что с вами? Что с вами всеми? Я оживила его. Он жив. Я сделала это. Да посмотрите!

— Ты… превратила его… в исчадье ада, — дребезжащим голосом провозгласил священник. Старенький и близорукий священник, до этого молча стоявший в углу.

— Да… исчадие ада… поганая нечисть. — Отец Поросёнка в бешенстве сплюнул на пол. — И ты, ты сама — поганая нечисть. Не зря, значит, я не позволил Марте тебя позвать. Но ты, ты прилезла сама со своим колдовством… чтоб ты сдохла, вонючая ведьма.

— Но почему? За что?! — Анабель огляделась по сторонам. Все молчали. Молчали. И только смотрели.

— За что? Ведь я же его оживила!

Молчание.

— Марта!

Та отшатнулась.

— Почему? Почему?!

Они стояли плотным кольцом. Люди. Всех их она исцеляла. Каждого. Так вот они какие. Глухие. Слепые. Они не видели её, они не слышали. И только ненависть. Так вот что таилось под коркой страха. Ненависть. Ненависть в каждом взгляде.

— Энедина, — прошептала Анабель. — Мама. Мамочка. Забери меня отсюда. Забери нас обоих. Скорее.

12 Пустота

— Почему? — повторяла Анабель. — Почему? — Она повторяла снова и снова, не ожидая ответа, не веря уже в ответ. На её щеках засыхали тёмные пятна слёз. — Почему, Белинда. Скажи.

Лицо Белинды светилось безжизненным лунным светом. В глазах — жестокий жёлтый огонь, как у дикой рыси.

— Я говорила тебе, Анабель. Я тебя предупреждала.

Анабель молчала. Она смотрела вокруг. Всё тот же мир, такой же бесцельный и тёмный. Тени и призраки в каждом углу. Тьма, тьма, тьма… Под потолком копошились, пища, летучие мыши.

Анабель закрыла глаза, губы её чуть-чуть задрожали. Тепло шершавой человеческой кожи. Загрубевшие руки, никогда не чертившие чёрных магических знаков. Мягкие губы, не знающие крови и заклинаний на мёртвом языке. Глаза, никогда не встречавшие тьму.

Она вскинулась, как от удара.

— Белинда, скажи, отчего ты такая? Как это может быть тебе не нужно?!

— А тебе — тебе ещё нужно? — спросила в упор Белинда. — Тебе нужно — после всего, что случилось?

Анабель затихла, глядя в никуда опустевшими глазами.

— Да, — сказала она, наконец. — Белинда, я не могу иначе. Мне очень больно, но я не могу. И если бы только, я знала, за что…

Она что есть силы вцепилась руками в колени. Снова и снова… как дурной сон. Голоса, шипевшие, обвиняя. Глаза, смотрящие … нет, довольно.

— За что, Белинда. Они хотели чудес. Я любила их, я творила для них чудеса. Я оживила его. Разве это не чудо?

— Анабель, это был обман. С начала и до конца. Ты лгала и себе, и людям. Им — когда играла в обычную знахарку, живущую в старом доме на отшибе. Себе — когда верила, что это твоя жизнь, твоя судьба. Ты — не полусумасшедшая ведунья, Анабель, наделённая крупицами магической силы, чтобы сводить бородавки и заговаривать зубную боль. Ты для них — страшная сила из чужого тёмного мира. Они ощущали это всегда, и, в конце концов, ты это доказала. Оживить мертвеца — это было то, о чём они даже не смели мечтать. Ты взорвала их мир, сломала границы, смешала жизнь и смерть, как игральные кости. И ты превратила этого ребёнка в такого, как мы — чуждого им и враждебного. В нечисть, в чудовище. Разве такое можно простить?