Чужая осень - [19]

Шелест недавно, смеясь, рассказывал, как за ним явились прямо на кафедру и доставили в дом, в который по странному стечению обстоятельств никто добровольно не стремится попасть. А там уже сидят, нервничают его коллеги по видеоувлечению. Задержали какого-то парня при перепродаже кассет, обыск выявил, что в его домашней кинотеке преобладают фильмы с порнографическим уклоном. И вот теперь у владельцев видеотехники выясняют: у кого еще есть в городе эти самые «Акаи»? Игорь смеялся, но тогда ему было не до смеха: почти два месяца обладатели видеомагнитофонов жили, как на вулкане. А затем собралась комиссия. В нее вошли люди, разбирающиеся в искусстве кино так же прекрасно, как я в проблемах разведения редьки на Марсе, которые не в силах отличить секс от эротики, и вынесли соломоново решение: стереть все записи. В том числе и концерт Маккартни. Наверное, не понравилась фамилия. Впрочем, удивляться не приходится, живучи потомки тех, ради кого Петр Великий ставил вооруженных гвардейцев у статуи Венеры. Это им подобные уничтожали полотна Дюфара, Клингера, Макарта, объявив порнографией эротические произведения искусства. Дай им волю — и они сожгут уцелевшие от огня прошлого столетия картины Буше, изрежут полотна Веронезе, разобьют античные камеи и проведут показательный суд над художником Джулио Романо, создавшим дошедшую до наших времен фреску «Зевс в облике дракона у Олимпии».

Можно, конечно, вспомнить и об уничтожении искусства Фонтенебло, но пример этот удачным не будет, потому что все-таки кинопленка существует не в единственном экземпляре. Решение этих видных кинознатоков, предпочитающих порнографию духа порнографии тела, выдержано всецело в духе времени: как бы чего не вышло. Пусть видеолюбители что-то другое запишут на своих кассетах, а если им что-то не нравится, могут жаловаться аж в прачечную Центрального разведывательного управления. Достойный ответ буржуазной пропаганде, разлагающей нас своими кинофильмами, которые яростно поносят не видевшие их критики, был воспринят хозяевами видеомагнитофонов противоречиво, и некоторые из них на всякий случай расстались со своей техникой. Поэтому о том, что у меня есть видео, знает только парень, снабжающий меня кассетами. На той, что я просматривал несколько дней назад, есть потрясающая порнографическая сцена: несколько гангстеров расстреливают из автоматов купающихся в бассейне обнаженных девушек. Покажи такую ленту нашим экспертам, они тут же объявят, что над головой ее владельца уже висит статья Уголовного кодекса. А так как к моим делам только ее и не хватало для полного счастья, приходится самому коротать время у экрана телевизора.

…Резкий удар в плечо отбросил меня назад на несколько метров, пошатнулся потолок, дорожка рванулась из-под ног; «каракор», словно через вату послышалось решение судьи, и с трудом отрывая ноющую коленную чашечку от пола, ищу разбитыми пальцами «пистолет» рапиры. Машинально резким движением подтягиваю карабинчик и чувствую спиной, как из пасти катушки вырывается вперед освобожденный метр провода, поправляю насквозь промокший металл маски, замыкаю пуандоре с дорожкой и на аппарате тут же зажигается желтая лампочка: все в порядке. Провожу распухшим рашпилем языка по прокушенной губе, смахивая солоноватый привкус крови, знаком даю понять рефери: к бою готов и тут же опускаю согнутую в локте руку, услышав резкий звонок…

Продираю глаза и тут же убеждаюсь, что звонок мне не приснился. Открываю дверь и отпрыгиваю в сторону: свободное пространство коридорчика уверенно таранит своим животом Ким Барановский.

— Где ты шляешься? — возбужденно дышит Ким таким тоном, что поневоле хочется вытянуться во фрунт и рявкнуть «виноват, ваше благородие!» Вместо этого поплотнее запахиваю халат, достаю из нагрудного кармана взмокшей рубахи Кима сигарету без фильтра, прикуриваю и вопросительно смотрю на него.

— Что ты стоишь, как монумент? Я нашел портрет. Бери бабки — и вперед.

— Куда идем или едем, а может, судя по твоему виду — летим?

— Протри глаза, портрет у Мужика Дерьмо…

— Слушай, Ким, тебе придется платить неустойку за то, что подымаешь с постели людей в такой ранний, кстати, который час?

— Половина десятого, — без запинки отвечает Барановский. — Сведения точные, отвечаю…

— Тогда давай поподробнее.

Ким плюхается в кресло, тут же вскакивает и тычет пальцем чуть ли не в мой нос:

— Шлангом кидаешься. Я тебе все выложу, а ты меня потеряешь, полотно выкупишь, а Мужику скажешь говорить, что он его кинул кому-то другому…

— А тебе за титанический труд достанется кукиш без масла, — продолжаю мысль Барановского.

— А что, не так?

— Нет, не так. Подумай сам, если я пригласил тебя в долю и не отвечу за это, ты же со мной дела больше иметь не будешь. И никто не будет. А это не выгодно. Потому что с таким парнем, как ты, еще не одно дело провернуть можно.

Комплимент, конечно, сомнительный. Как говорят в деловых кругах, с Кимом можно только дерьмо наперегонки жевать — он всегда норовит обогнать события. Но Барановский успокаивается, принимая сказанное как должное.

— Полотно точно у Мужика. По крайней мере было дней десять назад.