Чужая луна - [156]

— Мы слишком бедны, чтобы ехать к ним.

— Хорошо. Согласен. Останемся здесь, у турков. Будем торговать индюшатиной. Маруська вырастет и выйдет замуж за богатого толстого турка, — начинал распалять себя Слащёв.

— Ее дело. За кого захочет, за того и выйдет. Я у родителей не спрашивала благословения. Не обижусь, если и она у меня не спросит.

— Без приданого ее в хороший гарем не возьмут. Ты бы хоть на эту нашу ферму съездила. Посмотрела бы, что там делается.

— Что там делается? Индюшки пасутся.

— Вот и посмотрела бы. Хозяйка все же!

— Мне эта твоя ферма не по душе, Яша! Мне бы конеферму! Сутками бы там пропадала!

— Не обещаю. Разве что когда богатый турок у нас с тобой зятем будет, мы с него калым лошадками возьмем.

Нина укоризненно посмотрела на Слащёва, спросила:

— Ты чего сегодня такой взъерошенный?

— Маруська кашляет.

— Неправда! Что случилось?

— Размышляю, — он накрыл своей большой ладонью ее руку, виновато произнес: — Испортил тебе жизнь. У тебя все по-другому могло сложиться.

— К чему эти разговоры, Яша! — с тихим упреком сказала она. — Я сама себе такую жизнь выбрала. И довольна. Так что не казни себя, ты ни в чем не виноват.

— Ты великодушна! Еще спасибо скажи мне, что гувернанткой работаешь! Скажи, что стремилась к этому! Что безработного мужа мечтала кормить!

— Ну, и что! Так сложилось! Кстати, не по твоей вине! Что сейчас об этом говорить?

— А почему бы и не сейчас? Еще кусок жизни остался. Мы ведь, по сути, не жили. То дождь, то жара. То в палатках, то под звездами. То бои, то госпитали. И так — сколько лет! Все думали: ничего, ничего, вся жизнь впереди. А она как свечка — уже только тлеющий огарок остался. Все! — он поднял на нее голову и внезапно деловито спросил: — А где они там, в Италии?

— Зачем тебе? — насторожилась Нина.

— Из интереса.

— Кажется, в Анконе.

— Кажется или точно? — настойчиво допытывался Слащёв.

— Ну, в Анконе.

— Я о чем думаю. Может, уедем туда? А, Нина?

— Надо у них спросить, примут ли?

— А не надо спрашивать. Нам кусочек теплого неба суток на трое. Адриатика, там всегда тепло.

— Нищих никто не любит, Яша. Даже родственники.

— А мне не надо, чтоб меня любили. Мне надо за что-то зацепиться. Мне бы три дня! Всего три дня! И я бы эту твою Анкону со всеми твоими родственниками вверх задницами поставил! Сами принесли бы и еще уговаривали, чтоб взяли! — с гневом в чей-то адрес произнес Слащёв.

— Что с тобой, Яша? Я никогда не видела тебя таким.

— Каким?

— Не пойму.

— Я сам себя не пойму, дорогой мой «юнкер Нечволодов». Понимаешь, мне очень не хочется, чтобы моя Маруська вышла замуж за турецкого султана.

— Это ей не грозит, — улыбнулась Нина.

— Ты меня почти успокоила. Она будет пасти этих наших… индейцев…

— Индюшек!

— …и выйдет замуж за такого же нищего, как и мы с тобой. И до глубокой старости будем наслаждаться пением муэдзинов, — и, помолчав, добавил: — Грустная история.

Красильников пришел в банк в сумерках. Болотов уже начинал волноваться: его сразу по приезде предупреждали, что Константинополь — город неспокойный и по вечерам по нему лучше не гулять. К тому же, эта попытка ограбления банка. Кольцов тоже сердился. Увидев мрачного Кольцова, Красильников стал сварливо оправдываться:

— Не ставь меня к стенке, начальник! Заблудился! — И, перейдя на нормальный тон, добавил: — Понимаешь, мне показалось, что тот мужик за нами увязался.

— Какой еще мужик?

— Ну, тот. Я тебе говорил: вроде как знакомый

— Ну и как, разобрался?

— Вроде понял, рыбья холера. Издалека, как он, как тот феодосийский бандит. Тот тоже как-то чудно ходил, с подскокцем.

— Какой бандит? При чем тут Феодосия?

— Ну, може, мне примерещилось, но по-моему, это тот бандит, с Феодосии… Жмухарев, Жмыхарев…

— Жихарев? — удивленно переспросил Кольцов. — Ты его хорошо разглядел?

— В том-то и дело. Вроде — он. Ты идешь, гляжу он за тобой. С той еще улицы, куда ты на встречу ходил.

— Де-Руни.

— Ну, да. Я — за угол, пропустил его. Думаю, дай другой улицей на него выйду, разгляжу. Кругом заборы. Назад вернулся, ни тебя, ни его. Побегал по переулкам — нету. И куда идти, не знаю, Пошел наугад, опять вышел к Золотому Рогу. А спросить боюсь, чтоб не накликать подозрения. Случайно вышел… как она? Рю-де-Пера. Тогда уж вспомнил, как наш банк найти.

— Ну, и хорошо, что погулял, — выслушав покаянную исповедь Красильникова, сказал Кольцов. — Город немного изучил. Глядишь, пригодится.

— Не, я для города не очень гожусь, — вздохнул Красильников. — Я в ауле вырос.

— Помню: Донузлав.

— У нас там две улицы, четыре переулка. И мечеть отовсюду видать.

— Вообще-то, ты прав, Семен, — согласился с Красильниковым Кольцов. — Глупое это дело — друг за другом ходить. Предложил от перестраховки. Видимо, в юности слишком много Пинкертона с Ником Картером начитался. Отменяю. Иди в соседнюю комнату. Устраивайся. Но спать будем по очереди. Не думаю я, чтоб «медвежатники» так легко свою добычу бросили. Похоже, ты прав: это почерк Жихарева. Уцелел, гад.

Не спалось в ту ночь и Жихареву. Голова шла кругом, тяжело ворочались мысли. Не упустить бы комиссара. Неспроста появился он здесь. Что-то серьезное затевают большевики, иначе не стали бы рисковать таким козырным тузом.