Чужак - [46]
Между тем Роуз проводит свободное время у своих подруг, которые были умнее ее и вышли замуж за докторов и адвокатов, как хотели их родители. Она играет в карты, болтает о платьях и бегает по департмент-сторс[112]: ищет скидки или выбирает платья, которые не покупает, а просто примеряет ради удовольствия.
В гараж она приходит редко, только раз в неделю, по воскресеньям. Она приходит не просто так. По выходным доктор Стоун пригоняет свою машину в госпиталь к Джорджи для осмотра. По правде говоря, у него дорогая машина, за две тысячи долларов, которую он получил на свою свадьбу после того, как Роуз оставила его с носом. Но даже лучшую машину неплохо время от времени осматривать. Так что каждое воскресенье, прежде чем отправиться на загородную прогулку, доктор Стоун заезжает в госпиталь к Джорджи и говорит ему, улыбаясь:
— Док, я пришел на осмотр…
Всякий раз он снова радуется своей шутке. Джорджи осматривает мотор и произносит почти всегда одно и то же:
— О'кей, док… Хорошая машина, очень хорошая…
Доктор Стоун просит залить бензин, воду, подкачать колеса. Пока перепачканный маслом, перемазанный Джорджи заливает бак его сверкающей машины, в которую можно смотреться, как в зеркало, доктор Стоун ведет тихую беседу со своей бывшей приятельницей, которая променяла его на Джорджи. Он знает, что она сожалеет об этом. Очень сожалеет. И это доставляет ему удовольствие.
— Well[113], — говорит он, злобно ухмыляясь из-под своих черных усиков, — как дела, dear Rose?[114]
— Не очень, доктор, — отвечает Роуз, — с тех пор как я вышла замуж, мне не по себе… Все время что-нибудь беспокоит…
— Хм, приходи ко мне на прием, Роуз, — говорит доктор Стоун профессорским тоном, — посмотрим, что мы сможем сделать…
Как все крупные профессора, он говорит о себе во множественном числе.
Джорджи нежно протирает дорогую машину, полирует стекло и подает доктору Стоуну счет. Доктор Стоун рассеянно платит за все и не хочет брать несколько центов сдачи, которые ему причитаются.
— О'кей, Джорджи, — говорит он громко, чтобы слышала Роуз.
Джорджи краснеет и не может отказаться.
— Thanks, doc[115], — бормочет он, хотя эти несколько центов жгут ему пальцы.
Довольный доктор Стоун, гордый и своей дорогой машиной, и своей успешной практикой, и тем, как он элегантно выглядит в сравнении со своим соперником, перепачканным и перемазанным, заводит машину и важно уезжает.
— Бай-бай, Роуз, — говорит он из-за опущенного стекла, — приходи ко мне на прием, посмотрим, что мы сможем сделать…
Роуз смотрит ему вслед и о чем-то вздыхает.
— God![116] — шепчет она и с ненавистью смотрит на своего долговязого мужа. — Как хорошо было бы поехать вот так за город на прогулку. Такая чудная погода…
— Yeah[117], чудная погода, — соглашается Джорджи, возясь с мотором больной машины.
Выхлоп барахлящего мотора отравляет чистоту и свежесть чудесного летнего дня.
В горах
Почва в горах Оуквиля твердая, в ней спутаны корни вырубленных деревьев, она усеяна камнями, обломками машин, ржавыми консервными банками. Кое-где белеет конская челюсть, чернеет иссохший остов птицы.
Утро, солнце еще не взошло.
Широкий небосвод иззелена-синь и холоден. По его краям, там, где он цепляется за горные вершины, его окаймляют разноцветные полосы: гранатовые, алые и золотистые. Над вершинами гор поднимается пар. Крикливые скворцы прорезают воздух стаями и поодиночке. Вернувшиеся домой красногрудые малиновки бодро распевают, сообщая весенние вести. Весна еще голая, лишь кое-где торчат пучки травы, но это иззябшие остатки прошлого лета, и в них больше желтизны, чем зелени. Под дубами, сквозь густые ветви которых не пробивается солнце, еще лежит немного почерневшего снега. Упрямо каркающие вороны кружат, совершая акофес[118] вокруг последних сугробов, и, танцуя, покрывают их фантастическими узорами. Время от времени откуда-то выпрыгивает белка, удивленно оглядывается и быстро взбирается на дерево.
По склону, снизу вверх, две тощие гнедые лошади тащат плуг. Они понуро идут в упряжке, поводя исхудалыми — можно ребра пересчитать — боками, осторожно ступают, оберегая копыта от камней и колдобин. За ними, обмотав узкие вожжи вокруг плеч, упершись обеими руками в плуг, идет их погонщик, Шолем Мельник. Его высокая гибкая фигура немного сутула, как это бывает у тех, кто много физически трудится. Волосатые руки, непропорционально тяжелые по отношению к костлявому телу, вылезают из засученных рукавов. Черные волосы пересыпаны седыми прядями. Белый оверолс[119], слишком широкий и свободный, покрыт разноцветными пятнами краски, следами долгих лет, в течение которых Шолем Мельник красил в нем стены в Бруклине. Глубоко погружая плуг в твердую почву, подбадривает он своих лошадей на смеси английского, еврейского и польского.
— Вьо, детушки, гидиап[120], вишто[121], гей, — говорит он им, прищелкивая языком, — хейта[122], вьо!
Лошади хоть и выросли в Кэтскильских горах, но понимают язык своего хозяина. Навострив уши, слушают они каждый его приказ и изо всех сил идут в упряжке. Но плуг часто натыкается на корни в земле и на камни. Шолем Мельник натягивает плечами поводья.
Исроэл-Иешуа Зингер (1893–1944) — крупнейший еврейский прозаик XX века, писатель, без которого невозможно представить прозу на идише. Книга «О мире, которого больше нет» — незавершенные мемуары писателя, над которыми он начал работу в 1943 году, но едва начатую работу прервала скоропостижная смерть. Относительно небольшой по объему фрагмент был опубликован посмертно. Снабженные комментариями, примечаниями и глоссарием мемуары Зингера, повествующие о детстве писателя, несомненно, привлекут внимание читателей.
Роман замечательного еврейского прозаика Исроэла-Иешуа Зингера (1893–1944) прослеживает судьбы двух непохожих друг на друга братьев сквозь войны и перевороты, выпавшие на долю Российской империи начала XX-го века. Два дара — жить и делать деньги, два еврейских характера противостоят друг другу и готовой поглотить их истории. За кем останется последнее слово в этом напряженном противоборстве?
В романе одного из крупнейших еврейских прозаиков прошлого века Исроэла-Иешуа Зингера (1893–1944) «Семья Карновских» запечатлена жизнь еврейской семьи на переломе эпох. Представители трех поколений пытаются найти себя в изменчивом, чужом и зачастую жестоком мире, и ломка привычных устоев ни для кого не происходит бесследно. «Семья Карновских» — это семейная хроника, но в мастерском воплощении Исроэла-Иешуа Зингера это еще и масштабная картина изменений еврейской жизни в первой половине XX века. Нобелевский лауреат Исаак Башевис Зингер называл старшего брата Исроэла-Иешуа своим учителем и духовным наставником.
После романа «Семья Карновских» и сборника повестей «Чужак» в серии «Проза еврейской жизни» выходит очередная книга замечательного прозаика, одного из лучших стилистов идишской литературы Исроэла-Иешуа Зингера (1893–1944). Старший брат и наставник нобелевского лауреата по литературе, И.-И. Зингер ничуть не уступает ему в проницательности и мастерстве. В этот сборник вошли три повести, действие которых разворачивается на Украине, от еврейского местечка до охваченного Гражданской войной Причерноморья.
«Йоше-телок» — роман Исроэла-Иешуа Зингера (1893–1944), одного из самых ярких еврейских авторов XX века, повествует о человеческих страстях, внутренней борьбе и смятении, в конечном итоге — о выборе. Автор мастерски передает переживания персонажей, добиваясь «эффекта присутствия», и старается если не оправдать, то понять каждого. Действие романа разворачивается на фоне художественного бытописания хасидских общин в Галиции и России по второй половине XIX века.
В сборник «На чужой земле» Исроэла-Иешуа Зингера (1893–1944), одного из лучших стилистов идишской литературы, вошли рассказы и повести, написанные в первой половине двадцатых годов прошлого века в Варшаве. Творчество писателя сосредоточено на внутреннем мире человека, его поступках, их причинах и последствиях. В произведениях Зингера, вошедших в эту книгу, отчетливо видны глубокое знание жизненного материала и талант писателя-новатора.
Писатель-классик, писатель-загадка, на пике своей карьеры объявивший об уходе из литературы и поселившийся вдали от мирских соблазнов в глухой американской провинции. Книги Сэлинджера стали переломной вехой в истории мировой литературы и сделались настольными для многих поколений молодых бунтарей от битников и хиппи до современных радикальных молодежных движений. Повести «Фрэнни» и «Зуи» наряду с таким бесспорным шедевром Сэлинджера, как «Над пропастью во ржи», входят в золотой фонд сокровищницы всемирной литературы.
«Приключения Оливера Твиста» — самый знаменитый роман великого Диккенса. История мальчика, оказавшегося сиротой, вынужденного скитаться по мрачным трущобам Лондона. Перипетии судьбы маленького героя, многочисленные встречи на его пути и счастливый конец трудных и опасных приключений — все это вызывает неподдельный интерес у множества читателей всего мира. Роман впервые печатался с февраля 1837 по март 1839 года в новом журнале «Bentley's Miscellany» («Смесь Бентли»), редактором которого издатель Бентли пригласил Диккенса.
В книгу вошли лучшие рассказы замечательного мастера этого жанра Йордана Йовкова (1880—1937). Цикл «Старопланинские легенды», построенный на материале народных песен и преданий, воскрешает прошлое болгарского народа. Для всего творчества Йовкова характерно своеобразное переплетение трезвого реализма с романтической приподнятостью.
«Много лет тому назад в Нью-Йорке в одном из домов, расположенных на улице Ван Бюрен в районе между Томккинс авеню и Трууп авеню, проживал человек с прекрасной, нежной душой. Его уже нет здесь теперь. Воспоминание о нем неразрывно связано с одной трагедией и с бесчестием…».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Роман «Эсав» ведущего израильского прозаика Меира Шалева — это семейная сага, охватывающая период от конца Первой мировой войны и почти до наших времен. В центре событий — драматическая судьба двух братьев-близнецов, чья история во многом напоминает библейскую историю Якова и Эсава (в русском переводе Библии — Иакова и Исава). Роман увлекает поразительным сплавом серьезности и насмешливой игры, фантастики и реальности. Широкое эпическое дыхание и магическая атмосфера роднят его с книгами Маркеса, а ироничный интеллектуализм и изощренная сюжетная игра вызывают в памяти набоковский «Дар».
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.