Чужак в стране чужой - [215]

— Экономичный способ.

— У-гу, мы считай что не тратимся на выпивку. Да и вообще содержание Храма обходилось нам дешевле, чем тебе — твоего дома. Если не считать начальных капиталовложений, все наши траты сводились к покупке еды и всякой там одноразовой мелочи, а что до развлечений, мы сами себя развлекаем. Мы тратили так мало денег, что я иногда прямо не знал, куда девать все наши поступления.

— А зачем тогда сбор пожертвований?

— Что? Понимаешь, Джубал, с них непременно нужно брать деньги. Лохи не ценят то, что достается им бесплатно.

— Да, я только не знал, знаешь ли это ты.

— Еще как знаю, я ведь грокаю лохов. Сперва я проповедовал бесплатно, раздавал всем деньги, но от этого было мало толку. Мы, люди, не умеем принимать и ценить бескорыстный дар, и научимся еще не скоро. Так что теперь я работаю бесплатно только начиная с Шестого Круга, к этому времени они научаются брать. Брать куда труднее, чем отдавать.

— Хм-м. Знаешь, сынок, тебе стоило бы написать статью по психологии человека.

— Я так и сделал, но не по-английски, а по-марсиански. И на бумаге ее нет, только у Стинки на пленках. Собственно говоря, мы употребляем алкогольные напитки, некоторым из нас они нравятся — ну, к примеру, мне, — Майк с явным удовольствием отпил из стакана, — Солу, Свену… Я позволяю алкоголю создать у меня легкую эйфорию, а затем ее удерживаю, это помогает взращиванию близости. — Он сделал еще один глоток. — Вот так и сейчас — я рад встрече с тобой, а легкое опьянение еще больше обостряет эту радость.

Джубал взглянул Майку в глаза:

— Сынок, а ты ведь неспроста пьешь. Мне кажется, тебя что-то тревожит.

— Да.

— И ты хочешь выговориться?

— Да. Отец, быть с тобой — большое благо, даже если меня ничто не тревожит. Но, кроме того, ты — единственный, с кем я могу говорить о чем угодно, потому что ты все грокаешь и ни от чего не отшатнешься. Джилл… Джилл всегда грокает, но если мне отчего-то больно, она ощутит нестерпимую муку. То же самое и с Дон. Пэтти… Пэтти всегда сумеет снять мою боль, но в себе она ее сохранит. Все они слишком ранимы, чтобы делиться с ними чем-то таким, что я сам не могу грокнуть в полноте и взлелеять. — Майк на секунду задумался. — Без исповеди никак нельзя. Католики понимали это с самого начала, у них есть обширный штат сильных людей, способных и умеющих принять ее. У фостеритов исповедь групповая, они ее измельчили, передали в руки многих неумелых людей. Мне нужно ввести исповедь на самых ранних стадиях очищения — ну да, конечно, люди у нас исповедуются, но спонтанно и слишком поздно, когда в этом уже нет особой необходимости. Нам нужны для этого сильные люди — «грех» редко связан с каким-либо действительным злом, но грех — это то, что грешник грокает как грех, и когда ты грокаешь вместе с ним, тебе передаются его муки. Я это знаю.

Майк все больше распалялся.

— Одной добродетели мало, нужно что-то еще, но я долго этого не понимал, ведь у марсиан добродетель и мудрость — одно и то же. А у нас все иначе. Вот, скажем, Джилл. К моменту нашего с ней знакомства она обладала уже совершенной добродетелью. Но при этом все у нее внутри было скручено и перепутано, в результате я едва не разрушил ее — а заодно и себя, ведь в моей голове была такая же путаница, — и только мало-помалу нам удалось привести себя в какой-то порядок. Только ее бесконечное терпение (вещь на этой планете крайне редкая) провело нас через сложный период, когда я учился быть человеком, а она овладевала моими знаниями… Но одной добродетели мало, катастрофически мало. Чтобы добродетель могла делать добро, ей необходима поддержка ясной, холодной мудрости. Добродетель без мудрости неизбежно творит зло. — Он лучезарно улыбнулся. — И вот поэтому, — добавил он уже более спокойным голосом, — сейчас я особенно в тебе нуждаюсь. Я люблю тебя, Отец, и мне нужна вся твоя мудрость, вся твоя сила. Я должен перед тобой исповедаться.

Джубал болезненно скривился:

— Бога ради, Майк, не устраивай ты из этого мелодрамы. Просто расскажи, что там тебя грызет, и мы обязательно найдем выход.

— Хорошо, Отец. — Майк опустил глаза и замолчал.

Джубал подождал минуту, другую, но в конце концов не выдержал:

— Ты что, страдаешь по разрушенному храму? Обидно, конечно, но ты же далеко не банкрот, найди место и построй все заново.

— Да нет, уж это-то меня вообще не волнует.

— Даже так?

— Этот храм был вроде дневника, в котором не осталось ни одной чистой страницы. Жизненный опыт не горит в огне, а если рассуждать прагматически, с дальним прицелом, преследования в такой эффектной, зрелищной форме пойдут нам только на пользу. Гонения и мученичества всегда способствовали расцвету религий, лучшей рекламы и не придумаешь. Правду говоря, события последних дней мне даже нравятся, они внесли некоторое разнообразие в привычную, будничную суету. Так что здесь мы ничего не потеряли. Но вот… — Выражение его лица резко изменилось. — Отец… оказывается, я был шпионом.

— Это в каком же смысле?

— Я работал на Стариков. Они заслали меня сюда, чтобы я шпионил за своим народом.

Джубал надолго задумался.

— Майк, — сказал он в конце концов, — я знаю, что у тебя светлая голова. Ты обладаешь силами, недоступными моему пониманию. Но любой гений может заблуждаться.