Чувство движения. Интеллектуальная история - [109]

. Она не использовала слов «кинестезия» и «проприоцепция» и не выказывала никакого интереса к психофизиологии чувства движения, но ее творчество лежит в основном русле истории чувства движения, если признать, что эта история вбирает в себя интуитивно воспринимаемую активность, «Дело» и, как теперь принято говорить, перформативность.

Культурный поворот «назад к природе» в начале XX века носил массовый и невероятно многообразный характер. Были любители прогулок и были настоящие спортсмены. Было много энтузиастов движения, помимо Дункан, и некоторые из них, особенно те, кто способствовал развитию современного танца, неплохо знали теорию чувства движения и понимали, что такое кинестезия и проприоцепция. Историю танца в XX веке можно было бы представить как постепенный отрыв движения от аффективных и экспрессивных мотивов с целью раскрыть эстетику телесного «знания» и телесных возможностей. Самый влиятельный хореограф-авангардист послевоенного периода Мерс Каннингем целенаправленно разрушал двигательные стереотипы, требуя от танцовщиков приучать свое тело к движениям непривычным и потому неудобным. И хотя Каннингем не любил теоретизировать, его радикальные взгляды привели к тому, что в теории чувства движения появились новые ракурсы.

При желании, пусть с небольшой натяжкой, очень многие явления можно подвести под танец (пляску). В XIX веке психофизиологи довольно подробно изучили и описали, как во время зрительного акта пляшут наши глаза. Вернон Ли не раз подчеркивала роль движения в восприятии пейзажной живописи и скульптуры, и это позволяет говорить о неком танце зрителя перед произведением искусства – или вокруг него. Альпинисты-викторианцы совершали замысловатый, хотя не всегда элегантный, а временами смертельно опасный танец на горах, даром что оценить их выступление было некому. Воздушные акробаты и канатоходцы, напротив, всегда собирали зрителей на свои представления, восхищая их необычной красотой рискованных танцев под куполом цирка. Гимнасты ловко танцевали на параллельных брусьях. Испокон веку богатое сословие тешило себя чинными танцами на балах, а деревенская и городская беднота от души отплясывала джигу. В начале XX века зажигательные латиноамериканские и афроамериканские танцы породили чрезвычайно популярную культуру общедоступного городского танца. Многие художники-авангардисты с упоением участвовали в этих забавах. Взять хотя бы знаменитого певца русской революции, героя очерка Ирины Сироткиной «Маяковский танцует фокстрот»: понимать это надо и буквально (Маяковский с удовольствием танцевал модные тогда фокстрот и матчиш), и метафорически (имея в виду ритмическую разбивку его стихотворных строк – на бумаге и во время декламации, а декламировал он обычно, расхаживая взад – вперед) (Сироткина, 2016, с. 155–163). Общим для всех разновидностей танца является то, что чувство движения выступает как чувство жизни.

Последователи Карла Маркса со временем превратили его в голого материалиста, противника пошлых буржуазных фантазий в духе философии жизни, но его идеал свободы, понимаемой как реализация естественного желания неотчужденной личности к движению в сторону самоопределения, в сущности, уходит корнями в ту же почву, на которой произросла философия жизни. Дункан своим танцем сознательно провозглашала восстановление гармонии между телом и духом. Посредством танца она в буквальном смысле создавала целое из диалектических (пребывающих в движении) отношений живого желания и сопротивления. Она переехала в Россию с намерением остаться жить в новом большевистском государстве, и даже если ее решение по большей части объяснялось надежами открыть за государственный счет собственную танцевальную школу, своим искусством она утверждала те же идеалы, во имя которых, как она искренне верила, свершилась революция. Недаром размахивая развевающимся красным шарфом, она танцевала «Интернационал»!

Глава 14 Феноменология движения

Мы буквально обретаем себя в движении.

Максин Шитс-Джонстон (Sheets-Johnstone, 2011, p. 117)[259]

Э. Гуссерль и кинестезия

Феноменология критиковала «научный материализм» по тем же причинам, по каким Уайтхед занимался философскими обобщениями и танцевала Дункан, и происходило это в те же десятилетия. Это философское «движение» не теряет своей значимости и в современном дискурсе о собственной агентности индивида, о чувстве реальности вообще и о чувстве кинестезии в частности. В этой главе пойдет речь об истории, начавшейся с роли Эдмунда Гуссерля в возникновении феноменологии. Эта история исключительно важна для огромного корпуса современной литературы по «теории» культуры, а также меньшей по объему, но живой и актуальной литературы, связывающей феноменологию с нейробиологическим пониманием человеческой деятельности. Напомним вкратце: после приблизительно 1900 года физиологи в целом не особенно занимались усилием и мышечным чувством как ментальными категориями. Они исследовали воспринимаемые опытным путем усилие и движение в нейрофизиологических терминах чувственно-моторного тела. Ученые «разрешили» спор о природе мышечного чувства, встав на путь физиологических исследований. Можно было бы подумать, что это превратило чувство движения в вопрос исключительно физиологический, принадлежащей дисциплине, которая в течение XIX века приобрела высокий статус скрупулезно точной экспериментальной науки, интегрированной в физику и химию. Однако среди физиологов и психологов стали популярны исследования, раскрывающие связь кинестезии с мыслительным процессом и процессом воления, а также новые исследования отдельных чувств, которые в свою очередь предполагали подробный анализ значимости движения для зрительного восприятия. В результате изучения чувственного опыта и восприятия границы между физиологией, психологией и философией стали не такими жесткими. И хотя в этих областях исследовательская практика проводилась по своим строгим правилам и научные дисциплины как отдельные структуры имели четкие разграничения, исследования чувств так или иначе препятствовали такому разделению. Следует сказать, что психофизиология оставалась признанной областью науки на протяжении всего XX века. Еще более усложняя картину, феноменологи включали исследования кинестезии в работы, посвященные изучению активности «я», где «я» понималось как рациональный принцип и психический феномен, но не психофизиологическая функция.