Чуть-чуть считается - [14]

– Угу, – подтвердил в пол Федя.

– Угу, – согласился завуч. – Я понял, что ты к коровам относишься хорошо. А нету ли у тебя, Прохоров, чего-нибудь общего с этими замечательными животными?

– Хэ! – презрительно выдохнул Федя.

– Утверждаешь, нету? – догадался завуч.

– Угу, – сказал Федя.

– Странно, – проговорил завуч. – А ты поднапрягись, Прохоров. Может, что и обнаружишь.

– Ну, – двинул плечом Федя.

– Что – ну? Обнаружил? Что же ты, Прохоров, обнаружил?

– Млекопитающие мы, – прогудел Федя.

– О! – восхитился завуч. – Это уже что-то! Мысль уловил. Ну, а ты, Корнев.

– Я – не, – отрицательно мотнул головой Витя.

– Что – не?

– У меня с ними – ничего.

– С кем – ничего? С коровами?

– С ними.

– Так ты, может, Корнев, вовсе и не млекопитающее?

– Нет, конечно, – решительно отрёкся Витя.

– Угу, – сказал завуч, – понятно. Молоком тебя, Корнев, выходит, никогда не питали и сейчас тоже не питают. Ты питаешься одной жевательной резинкой. Так?

И тут Витя с Федей враз, словно по команде, подняли от пола глаза. Вот оно, оказывается, что! Вовсе, оказывается, никакие и не билеты, а жевательная резинка! Та самая жевательная резинка, с которой у Вити с Федей так ловко получилось в воскресенье.

– Почему одной жевательной? – тихо проговорил Витя.

– Вот и я решил поинтересоваться – почему? – сказал завуч. – И пришёл к выводу: Прохоров жуёт резинку по причине того, что относится к отряду жвачных парнокопытных млекопитающих. А Корнев употребляет её вместо молочных продуктов.

И здесь нотку нарочитой ласковости в голосе завуча как обрезало. Голос завуча сделался жёстким. Голос уже не просто звучал, голос бил.

– Мне стало известно, – больно ударило Витю с Федей по головам, – что сегодня утром вы снабдили весь класс жевательной резинкой. Я хочу знать, где вы её взяли. Я больше не намерен терпеть в своей школе подобных безобразий. В субботу вы сорвали диктовку. Причиной тому была жевательная резинка. И это несмотря на мой категорический запрет и неоднократные предупреждения Светланы Сергеевны. Сколько можно! Прошу вас немедленно объяснить, где вы взяли вот эту жевательную резинку.

Послышался звук выдвигаемого ящика письменного стола. Краем глаза Витя увидел, как завуч положил рядом с перекидным календарём три плоских дольки жевательной резинки. Каждая долька в яркой обёртке – синее море, пальмы и жёлтый ананас. Откуда они попали к нему? Как? Ведь в кармане у Вити лежала точь-в-точь такая же резинка – с морем, пальмами и ананасом, Какой же это предатель завёлся в четвёртом «б»?

– Узнаёте? – спросил завуч. – Или, может, будете отнекиваться? Так где вы взяли эту резинку?

Слова завуча молотом стучали по головам. Они стучали долго и болезненно. Они требовали ответа. Но Витя с Федей стойко молчали. И на этот раз они молчали вовсе не потому, что боялись шестиклассника Васю Пчёлкина. На этот раз к резинке, что лежала у Ивана Грозного на столе, Вася Пчёлкин не имел абсолютно никакого отношения. Вася Пчёлкин не приносил сегодня в школу резинку. Сегодня её принесли в школу сами Витя и Федя.

– Последний раз спрашиваю! – прогремел голос завуча. – Ну! Я ведь так или иначе узнаю. Лучше не толкайте меня на крайнюю меру. Молчите? Что ж, хорошо. Значит, вы сами вынуждаете меня обратиться за помощью в уголовный розыск. Они там быстро разыщут концы.

Иван Грозный протянул руку к телефонному аппарату и ещё раз спросил:

– Ну! Так мне звонить в уголовный розыск или нет?

Глава четырнадцатая ПЛЮС ЕЩЁ РУБЛЬ

Упоминание завуча про уголовный розыск и особенно его протянутая к телефону рука заставили Витю с Федей дрогнуть. Минута наступила критическая. О том, что друзья находятся на самом краешке падения, свидетельствовала жалобная интонация, с которой они выдавили:

– Простите нас, пожалуйста, Иван Игоревич. Мы больше, честное слово, никогда не будем.

Однако Ивана Грозного честные слова и жалобные голоса не устраивали. Держа руку на телефоне, он непременно и сию минуту хотел узнать одно: где ребята взяли жевательную резинку. Суровый завуч считал, что зло необходимо рубить под корень.

Но в том-то и заключалась беда, что корень, до которого докапывался Иван Грозный, уходил слишком далеко, в сферу международных отношений. И раскрой ребята ужасный вчерашний конфликт, они сразу опозорили бы школу, родителей и свой родной город на весь земной шар!

А утром в воскресенье всё началось вот с чего.

Это ведь было как раз на другой день после прихода дедушкиного письма и того шумного разговора, который возник у Витиных родителей.

После того шума, в воскресное утро, Витя проснулся от совершенно необычной тишины. Не слышалось ни маминого голоса, ни папиного. И даже радио не играло. Тишина в квартире стояла прямо-таки замогильная. И, проснувшись, Витя сразу догадался, что, по всей вероятности, мама с папой не ограничились тем разговором, который проходил в Витином присутствии. По всей вероятности, когда Витя заснул, мама с папой поговорили ещё. Поговорили, судя по их лицам, как следует. И сказав друг другу всё, что можно было сказать, они теперь наглухо замолчали.

Завтрак на кухне напоминал спектакль по телевизору, когда выключен звук. Папа уткнулся в стакан с кофе и ни разу не поднял глаза на маму. И мама тоже не очень-то глядела на папу.